Вот вышли мы в двадцать втором году из Ленинграда на эсминце, на пробу машин после зимнего ремонта, и в Кронштадте застряли: надо было девиацию компасов уничтожить.* А в те времена судовым штурманам этой несложной операции не доверяли, - все, мол, молодые, того и гляди, вместе с девиацией и самый компас уничтожат, - и держали для этой цели в порту специального старичка Балтазара Гансовича.

Штурмана на него прямо молились, и так его и звали: компасный бог. Съехал за ним штурман на берег, оказывается, у него очередь, как у зубного врача, - начало кампании, каждому лестно поскорей компасы в порядок привести. Штурман поглядел, пациенты всё знакомые, вместе классы весной кончали, - договорился по-приятельски, кораблей пять в очереди обставил, но все же только на завтра после обеда удалось записаться. А у нас на борту полно рабочих с завода, сердятся: мы, говорят, не нанимались неделю в море болтаться, будьте любезны, идти на пробу согласно контракту.

Я попробовал штурману на самолюбие повлиять:

- Как же, - говорю, - так? Класс кончали, вполне квалифицированный специалист, а зовете дядю с берега... Может, сами рискнете?

- Что вы, товарищ комиссар, - говорит штурман, и в глазах этакий священный трепет, - да меня Балтазар Гансович со свету сживет, если я к компасам притронусь! Это уж его святое дело – девиация. Хорошо, если доверит с путевым побаловаться, и то – под своим руководством. Нет, уж вы меня на такое дело не подбивайте...

А Балтазар этот самый за уничтожение девиации сдельно от порта получал, поштучно с компаса, и хотел было я штурману рассказать, как в деревне один чудак цельную зиму кормился – по всем избам на граммофоне играл, пока кто-то не догадался сам ручку завести, когда тот заснул. Но вижу – примет мой штурман эти притчу за святотатство, и смолчал.

Ну, привез он к обеду Балтазара с его чемоданчиком, погонял нас тот по рейду, поколдовал с компасами, потом удалился к штурману в каюту, потребовал чаю и побольше сахару и через полчаса выложил нам таблицы девиации на все три компаса, аккуратно так выписанные, на специальных бланочках, чернилами, - и на любом курсе всё нули или четвертушки градуса. Словом, изничтожил девиацию целиком и полностью, как это компасному богу и положено, и смылся на очередной визит. Штурман балтазаровы нулики, как икону, в рамочку – и поплыли, благословясь.

Вышли с рейда, легли на Кронштадский створ, начали ход прибавлять, а я смотрю назад, на створ, - за кормой маяки все время разъезжаются. Я командиру намек – что это, мол, мы всё со створа сползаем?

- Я и то удивляюсь, - говорит командир, - уводит нас курс вправо. Наверное, штурман с поправками запутался, минус за плюс принял. Молодой еще. Пойду, сам проверю.

Проверил - нет, всё в порядке, а маяки никак створится, не желают. А рядом, заметьте, мины, их еще тогда не вытралили, да тут еще механички обрадовались, завернули на пробу самый полный: летит эсминец птицей, и каждый градус курса может боком выйти, - того и гляди, с фарватера выскочишь. Штурман вовсе потерял равновесие: стоит у карты весь мокрый и все с балтазаровыми нулями мучается, - в уме их складывает, и карандашом, и чертежом, а курс у него со створом никак не сходится. Тогда я командиру опять намек - немыслимо, мол, таким ходом лупить, когда курс не заладился, этак и взорваться недолго, мины-то – вот они. Надо, мол, что-то придумать. Он и говорит штурману:

- Плюньте вы на путевой компас, вы, наверное, с ним чего-то намудрили, зря это вас Балтазар Гансович помогать допустил. Ложитесь на курс по главному, на нем он сам уничтожил, вернее будет. Сбавили мы ход, и счастливо. Потому что залез наш штурман к главному компасу, сверился с ним и командует рулевому:

- Еще вправо девять градусов по компасу!

Покатился эсминец вправо, а у меня в глазах круги пошли: этим курсом мы через десять минут мины целовать начнем!.. Пришлось и на главный компас плюнуть. Повернули мы обратно, благо створ еще виден, и давай по створу взад-назад ходить, машины испытывать.

А командир со штурманом все вокруг компасов бьются и догадываются, почему девиация с балтазаровыми нуликами не сходятся. Все случаи в памяти перебрали: и как электрик у компаса отвертку забыл, и как на каком-то эсминце магниты слабо закрепили и они от хода поползли вниз, и как в шестнадцатом году в Черном море особая девиация появилась, связанная с солнечным светом: днем компас как компас, а свечереет – начинает год рождения бабашки показывать, потому что рядом с ним, не подумав, электропроводку протянули. Для верности и у нас осмотрелись: провели, как магниты стоят, и отвертку поискали, и пробки вывинтили, чтоб на мостике току не было, - нет, врут компасы по-прежнему.

Тогда командир говорит штурману:

- Знаете что, отойдите-ка от компаса: у вас полный рот золотых зубов, может они просто позолоченные, а внутри сталь.

А у штурмана и точно – семнадцать зубов вставлены, поскольку он их в гражданской войне в цынге порастерял. Штурман даже обиделся, но от компаса отошел. А то все погоду показывает. Тогда новая версия у них возникла: может быть, корабль машинами растрясло и у него магнитное состояние в корне изменилось, - как-то бывает после артиллерийской стрельбы, - и теперь вся девиация насмарку, и придется снова Балтазара приглашать. А когда они в своих догадках добрались до земного магнетизма, - мол, может, за зиму склонение в Финском заливе переменило свой знак? – я уж не утерпел.

- Оставьте вы, - говорю, - земной шар в покое, с чего это старик такими делами заниматься будет? Не проще ли, говорю, предположить, что Балтазар у нас что-нибудь начудил? Уж больно быстро он с компасами справился...

Боже ж ты мой, что тут поднялось! Штурман только руками развел, а командир минут на десять завелся: как, мол, так – начудил? Кто? Балтазар Гансович? Да это ж признанный авторитет, да он... – и пошел, и пошел. Я только рукой махнул, понял, что посягнул на репутацию, а репутация не маленькая – сам компасный бог... Вижу, мне их не сагитировать, ну, думаю, ладно: слава богу, по створу утюжим, маяки-то на глазах, дело верное, а в гавани разберемся.

И разобрались. Оказывается, Балтазар Гансович у нас девиацию не по нашим данным вычислял, а по данным того миноносца, которого он первым в то утро отгрохал: спутался старичок в спешке, - и то сказать, он за день-то со своим чемоданчиком кораблей пять-шесть посетит, немудрено и запариться. Впрочем, этот эпизод зари Красного флота обернулся в прямую пользу для роста кадров: у штурмана нашего с этого дела в психологии сдвиг произошел. Пришел он ко мне с этой новостью, от злости и от стыда весь в пятнах, и просит:

- Уговорите вы, товарищ комиссар, командира, пусть разрешит мне самому девиацию уничтожить. Мои компасы, мне и отвечать. Не боги, говорит, горшки, обжигают, зря меня, что ли, учили?

- Что ж, - отвечаю, - дело хорошее, уговорю. Только насчет горшков и другая пословица есть: рассердилась баба на старика и все горшки побила. Вы, говорю, сперва стравите несколько атмосфер, успокойтесь, тогда и побеседуем...

Ну, присмотрелся я к нему, вижу, как будто парень твердый: поговорил с командиром, и вышел наш эсминец на девиацию без Балтазара. И что же – хоть штурман балтазаровых нуликов не достиг, но с его таблицей мы исправно до самых стрельб плавали, а там уже у него аккуратнее вышло. И пошла о нем по флоту слава, как о Колумбе, каком, и, глядя на нас, и другие командиры своих штурманов к их прямому делу допустили, и скоро на тех, кто Балтазара на корабль позовет, на флоте пальцем показывать стали.

Но эти все занятные суффиксы я рассказал, кстати, раз уж мы коснулись таинственных капризов техники. Это тема, знаете, такая, что ее чуть тронь – и стопу не будет! Как у того буксира Кронштадтского порта, у которого внезапно стопорный клапан отказал, не слыхали?

Была у нас такая древняя постройка, - черт его знает, какого года и завода! – на нем, наверное, еще петровской эскадре солонину доставляли. Подходил он раз к стенке, дал полный назад, чтоб не стукнуться – и так и пошел писать круги по Средней гавани: нет стопа, и всё тут! Тарахтит в нем эта его мясорубка, к кулисе заднего хода и не подступиться, а пар перекрыть нечем. Мы ему со стенки кричим: "Бросай якорь!" - а шкипер весь в мыле и руками машет – на стенке якорь, красится! – и только штурвалом орудует, чтобы кого из кораблей не стукнуть. Потом, однако, приловчился, установил посередине гавани постоянную циркуляцию – и отдыхает, а буксир задним ходом по часовой стрелке крутится, как земной шар. Думали пристрелить эту посуду, до потом подсчитали, что угля до вечера только хватит, и оставили крутиться: циркулируй, мол, раз у тебя в машине такой недосмотр!..

Но, впрочем, я опять отвлекся, а по лодке вроде кофейком запахло, пора рассказать то, что обещался.

* - То есть особыми магнитами компенсировать влияние судового железа на компас, уводящее его от меридиана.