Л.Жильцов.
Трудный выбор.
Решая, какую из советских лодок готовить к плаванию подо льдами, командование ВМФ встало перед сложной дилеммой.
Здесь уместно еще раз сказать о той колоссальной разнице, которая существовала между нашей опытной лодкой и последующими кораблями серии. Именно на ней были испробованы все новые системы и механизмы, проведены испытании в нештатных, экспериментальных и зачастую экстремальных режимах. В результате, на отдельных системах, например парогенераторной, буквально не было живого места: сотни отрезанных, переваренных и заглушенных трубок! При низкой технологической культуре сварочные работы неизбежно приводили к попаданию в системы отходов и грязи.
На нашей лодке проводилась и наладка системы очиски воды для первого и второго контуров. Дело в том, что недостаточная чистота бидистиллата привела к образованию коррозии и микротечей, в результате чего удельная радиоактивность первого контура была в тысячи раз выше, чем на серийных лодках. Об этом прекрасно знал личный состав, и лучше всего непосредственно занятие обслуживанием ГЭУ управленцы во главе с Рюриком Александровичем Тимофеевым. Знал об этом и флагманский инженер-механик флотилии Михаил Михайлович Будаев. По этой причине он грозился запретить "К-3" плавание к полюсу. Судьба распорядилась довольно своеобразно: в этот поход Будаев был назначен на нашу лодку старшим специалистом.
Именно нашей лодке были поручены испытания различных образцов навигационной аппаратуры, в результате которых предстояло отказаться от одних систем и запустить в производство другие. Адский ритм задал нам и Северный флот, стремившийся как можно скорее изучить боевые возможности атомных подводных лодок.
Приведу как пример одну задачу из множества тех, которые мы решали в 1960-1961гг.
Для испытаний гидроакустической системы новых атомных лодок ее гидрофоны подвешиваются под днищами надводных кораблей. Нашей лодке предстояло пройти точно под ними на заданной глубине и на больших скоростях, включая самые полные обороты. Для такого маневра (а мы проделывали их по полтора-два десятка в день) надо было занять место на траверзе лежащего в дрейфе корабля, определить курс и, поднырнув, разогнаться до полного хода (то есть резко поднять мощность реакторов до номинальной). Потом мы проносимся под гидрофонами, постоянно подправляя курс на "шумилку" - гидроакустический маячок, - и так же резко снижаем скорость жода дляя всплытия. Всплыв, переговариваемся по радио с руководителями испытаний - и все сначала!
К моменту, когда определялась лодка для похода на полюс, "К-3" осталась без трети парогенераторов. Металл не выдерживал резких температурных перепадов, образовывались течи, и мы были вынуждены отсекать изаглушивать аварийные "бочки". Два из оставшихся в работе парогенераторов уже попали в подозреваемые, и мы знали, что в случае похода на полюс нам придется идти со значительным ограничением мощности. Множество других систем и механизмов, проработав в экстремальных режимах в течение пяти лет, основательно растратили свой ресурс. Все это хорошо было известно первому испытателю наших ГЭУ Владимир Андреевичу Рудакову, ставшему к тому времени флагманским инженер-механиком нашей дивизии подводных лодок. Наверное, именно ему, оставленному на берегу, было труднее всего ждать нашего возвращения.
Почему же, зная о почти аварийном состоянии нашей лодки, при решении вопроса государственной важности о походе на полюс, призванном заявить перед всем миром о том, что наша страна осуществляет контроль над полярными владениями, остановились все же на "К-3"? Ответ, может быть, странный для иностранцев, совершенно очевиден для русских. Выбирая между техникой и людьми, мы всегда больше полагаемся на последних.
И действительно, с самого начала на нашей лодке было раз и навсегда заведено железное правило: каждый знает, что ему делать, и делает это наилучшим образом. В какой бы сложной ситуации не оказывался экипаж, ни разу не отмечались растерянность, безответственные действия и бестолковые метания. Как никто другой, личный состав "К-3" уважительно относился к своим самым опасным соседям - атомной энергии и льдам. Но эти аргументы - для посторонних.
Мог ли командир дать согласие выйти в опасное плавание на столь ненадежном судне?
Думаю - да, поскольку я был уверен в своих людях. Знал, что бы не случилось в этом походе, экипаж не подведет. А лодку время подготовить, на авантюру идти я не желал.
|
