ИГОРЬ ЛИТВИНЕНКО (ВЛАДИВОСТОК)

Как-то летом 1994 года, будучи в Москве проездом, я заглянул к своему давнему приятелю, тоже бывшему командиру-подводнику, а нынче – рабочему-электрику в хозяйстве бывшего знаменитого кагэбэшного "Вымпела" Николаю Степанцу. От души потрудившись на его "дачных" двух сотках в Балашихе, по пути к дому остановились у пивного киоска. День был жаркий, очередь длинная. Приятель обратил мое внимание на стоящего впереди нас человека довольно приятной, но ничем особо не выделяющейся наружности.
"Это – бывший подполковник КГБ, – объяснил он, – обладающий уникальным даром:
на расстоянии до 15 метров по губам говорящих определяет содержание разговора. Причем на двух языках, не считая русского". За достоверность информации поручиться, конечно, не могу, передаю ее в том виде, как получил. Так вот, этот уникальный специалист, уникальный как по врожденному таланту, так и по уровню подготовки, оказался нынче лишним. Работает в каком-то совместном предприятии переводчиком…
Невостребованность профессионалов высокого класса – показательна.
Невостребованность науки, высоких технологий, производства вообще, культуры – перечень можно продолжить – приобретает угрожающе обвальный характер.
В положении "лишнего" оказался и Военно-Морской Флот. О его роли и значении поговорим позже, а сейчас лишь вспомним о том, что строился он веками, а разрушается на глазах. Это касается и подводных сил, 90-летие которых мы отметили в 1996 году. 90 лет подводным силам… Целая серия мероприятий, торжеств. Встречи, воспоминания. Вообще-то нынче мнoгo всяких презентаций, шоу и иных празднеств. Не миновала эта мода и Вооруженные Силы. Примером тому – трескотня вокруг 300-летнего юбилея флота.
Не берусь судить о реакции всех граждан, но нас, флотских, эта откровенная показушность весьма раздражает. Юбилей есть, а флота нет... И все же, рискуя оказаться непоследовательным и пристрастным, хотел бы те самые мероприятия по празднованию 90-летия подводных сил на Краснознаменном Тихоокеанском флоте оценить положительно. Позволю себе остановиться на них подробнее, поскольку именно впечатления от этих встреч побудили меня взяться за перо. Я не претендую на объективное освещение какого-либо вопроса и тем более на какие-то глубокие обобщения. Скорее, это – размышления, связанные с юбилеем, своеобразные "несвоевременные мысли" по поводу…
Началось все с телефонного звонка контр-адмирала запаса Аркадия Васильевича Ивлева, председателя Союза офицеров Приморья, оповестившей меня о предстоящем в 11 часов утра в воскресенье, 18 марта, собрании.
На собрании присутствовала большая группа ветеранов-подводников. После обсуждения обычных вопросов в зале появился вновь назначенный командующий флотом вице-адмирал В. Куроедов. Состоялся очень откровенный, доверительный разговор о состоянии флота и перспективах его существования. Не развития, к сожалению, а существования. На фоне более чем безрадостной картины приятное впечатление осталось от энергии и оптимизма молодого командующего. Заронил он искру надежды в наши больные сердца.
После собрания состоялась "неофициальная часть". Присутствовали 26 человек.
Все, кроме председателя Совета ветеранов капитана I ранга запаса Л. Иванова, подводники, 19 из них – бывшие командиры подводных лодок, 6 – адмиралы запаса. Такие знакомые, такие близкие лица! Первые же слова первого тоста контр-адмирала запаса А. Белоусова: "Дорогие друзья! Все мы тонули, все горели…" сразу установили тот дух подводного братства, о котором так часто говорят и который легче почувствовать, чем передать словами. Много хвалебных слов мы услышали в течение этой праздничной недели.
И романтично-возвышенных, и поверхностно-бодряческих. Но всякая фальшь улавливалась мгновенно и отлетала как шелуха, а воспринималось лишь сказанное в том самом духе, причем независимо от уровня мастерства оратора – известный ли поэт со своими стихами, убеленный ли сединами заикающийся от волнения ветеран. Многое вспомнили, о многом поговорили на той первой встрече.
На следующий, собственно юбилейный, день – 19 марта – командование флота организовало торжественный вечер. В президиуме мы увидели и Героев Советского Союза, командиров-подводников 60-х и 70-х годов – Виноградова, Гусева, Новикова. В докладе командующего в числе ветеранов-подводников был упомянут и автор этих строк. Похвала всегда приятна, но это, поверьте, совсем не главное. Тот эпизод приобретает нынче иное звучание, о чем будет сказано ниже. После доклада, как обычно, был зачитан приказ, награждены грамотами и подарками действующие подводники. Затем – концерт.
Мастерство ансамбля песни и пляски Краснознаменного Тихоокеанского флота общеизвестно, но на этот раз он выступал с особым подъемом, да и репертуар был явно рассчитан на аудиторию. Концерт продолжался и на неофициальной части, в самой теплой "подводной" обстановке – в зимнем садике Дома офицеров, в присутствии командования флота, руководства города и края. Прекрасные вокальные данные продемонстрировал начальник штаба флота вице-адмирал О. Фалеев, взяв в руки микрофон и отказавшись от поддержки профессионального артиста.
Одному из ветеранов, постарше меня и возрастом, и званием, я предложил поблагодарить командование флота за теплую встречу. "За что? За то, что они флот развалили?
Это они должны нас благодарить!" Да, хорошо я понимаю это настроение, но нельзя же обвинять вот так всех подряд, чохом!
20 марта у Мемориала Боевой Славы состоялся торжественный подъем Гвардейского Военно-Морского флага на легендарной "С-56". Газета же "Владивосток" накануне сообщила о предстоящем подъеме Андреевского флага. И эта ошибка сыграла роковую роль: ветеранов на торжественном подъеме было очень мало. Да и вообще – неплохо в целом организованное мероприятие прошло, к сожалению, как-то незаметно для города.
А вот в соединениях подводных лодок все было хорошо продумано и организовано (в целях достижения максимально возможного в данных условиях воспитательного эффекта).
В первом на флоте соединении подводных лодок у мемориальной доски Герою Советского Союза М. Гаджиеву молодым матросам вручал удостоверения подводников бывший комбриг – контр-адмирал запаса В.3ахаровский, а бывший замполит автора этих строк (позже – ответственный секретарь Приморского отделения Союза писателей России) капитан 2 ранга запаса В. Тыцких читал свой ставший уже знаменитым "Центральный отсек".
Членов экипажа подводной лодки "Б-89", которой мне довелось командовать в этом соединении, собралось целых пятеро. Сфотографировались на память...
Во другом соединении мы увидели прекрасный двухчасовой концерт, подготовленный исключительно своими силами. Сам комбриг исполнил три песни. "Так они поют или боевой подготовкой занимаются?" – спросит удивленный читатель.. "Бригады нет, а концерт есть!" – сказал один из ветеранов. Сказал без сарказма, с восхищением.
Да, они и поют, и боевой подготовкой занимаются. Более того, выполняют задачи боевой службы. Выполняют неплохо. И это – просто чудо. Расхожая фраза о голом энтузиазме здесь дает лишь отдаленное представление о том, каких усилий это стоит. Нелегко было подводникам и в наше время, но мы, по крайней мере, не беспокоились о том, где достать топливо и чем накормить матросов...
Отгремели последние залпы войны. Однако и после нашей победы в обстановке "холодной" войны страна вынуждена была наращивать боевую мощь армии и флота. Дальнейшее развитие тактики подводных лодок требовало все большего увеличения глубины погружения, скорости и дальности плавания лодок в подводном положении, длительного пребывания под водой без всплытия и применения новых видов вооружения и энергетических установок. После ознакомления с технической документацией по трофейным немецким подводным лодкам 21-й серии, в январе 1946 года было утверждено тактико-техническое задание на среднюю подводную лодку 613-го проекта. Их было построено в первой половине 50-х годов более двухсот единиц. И работали эти "пахари моря" более четверти века. Не было, пожалуй, более простой в эксплуатации, удобной в управлении и надежной лодки.
В дальнейшем на флот поступали большие дизельные лодки, отличающиеся от "эски" большей автономностью и дальностью плавания, что диктовалось необходимостью расширения оперативных возможностей флота. Боевые характеристики лодок улучшались также за счет нового радиотехнического вооружения и современного минно-торпедного оружия. Средние лодки 633-го проекта (1957-62 гг.) и большие лодки 641-го проекта (1958-71 гг.) отличались от своих старших "сестер" большей автономностью и глубиной погружения. Модернизировались они и под современное торпедное вооружение.
И долгие годы дизельные подводные лодки являлись главной ударной силой флота на океанских просторах, куда не доставала морская ракетоносная авиация берегового базирования и не ходили авианосные крейсера, которых тогда еще не было, а сейчас уже нет. Почти нет…
Дизельные торпедные подводные лодки с ядерными торпедами и ракетные лодки с крылатыми ракетами несли боевую службу на океанских коммуникациях вероятного противника – в готовности к его уничтожению с началом боевых действий.
А стратегические подводные лодки с баллистическими ракетами готовы были по команде нанести ракетно-ядерный удар по наземным объектам противника.
Расширение боевых возможностей подводного флота, с появлением в его составе атомоходов (в шестидесятые годы), носило плавный, постепенный характер. Впрочем, оговорюсь, что это личное мнение автора*. И оружие, и радиотехническое вооружение первых атомоходов были те же, что и на дизельных лодках, а уровень шумности – гораздо выше. Так что основной их вклад в повышение боеспособности флота состоял в увеличении операционной зоны.
Ракетное оружие, составившее в дальнейшем основу боевой мощи флота, "обкатывалось" на дизельных подводных лодках. Крылатые ракеты – на лодках 644, 665 и 651 проектов, а баллистические – на лодках проектов 611-AB и 629. Интересно отметить такую деталь: первые крылатые ракеты, являющиеся нынче основным противокорабельным оружием, были тогда класса "корабль-берег". Что касается подводных лодок 629 проекта, то их роль нельзя сводить до уровня "тренажеров" для современных "стратегов". Это были крейсерские подводные лодки стратегического назначения с тремя баллистическими ракетами на борту (в дальнейшем – с подводным стартом), которые долгие годы вносили свою лепту в стратегический баланс вероятных противников.
* Некоторые считают "революционными" именно шестидесятые годы

С конца шестидесятых годов дальние районы боевой службы перешли к атомным подводным лодкам. Большие дизельные лодки имели, конечно, большую автономность*, но если скрытный переход (среднесуточная скорость которого составляла менее шести узлов) до района боевой службы длился более месяца, то сколько же времени оставалось на выполнение основной задачи? Коэффициент оперативного использования был явно маловат, и такая "смена" была очень кстати.
Вообще-то, отношения дизелистов и атомоходчиков складывались непросто. В главном назначении многоцелевой подводной лодки – нанесении торпедного удара – дизелисты были явно искуснее. Официально считалось, что атомная лодка, имея преимущество в скорости хода, способна занять заранее рассчитанную позицию залпа. На деле все оказывалось не так просто.
На больших скоростях лодка ничего не слышит – собственные шумы забивают шумопеленгаторный тракт гидроакустического комплекса, так что приходится действовать "на подскоках". Но турбина гремит, ничего уже не слышно, а скорость-то набирается медленно, постепенно. Наконец, "подскочил" в расчетную позицию, сбавил ход, прослушал горизонт, а цель-то – совсем не там, где хотелось бы. Отвернула на неожидаемый угол, а то и не в ту сторону. Словом, преимущество в скорости по сравнению с дизельными лодками при торпедных атаках почти не сказывалось. И уж, во всяком случае, решающего значения не имело.
И в кабинетах торпедной стрельбы дизелисты проводили явно больше времени (не знаю уж, почему). И торпедные стрельбы на приз Главнокомандующего Военно-Морским Флотом выигрывали, как правило, дизелисты. То же можно сказать и о внезапных проверках Главкомом торпедной подготовки соединений. В 70-х годах, например, даже старенькие "эски" дважды побеждали (командиры Берман и Фролов). "Главное – не суетиться! – убеждал Берман. – И не промахнуться, когда цель сама на тебя наползет". И дизелисты не промахивались – не суетясь, но максимально используя свои скромные скоростные возможности. А уж Берман точно никогда не суетился...
Вот пример: идет очередной разбор по какому-то нехорошему поводу. Окончив разнос, комбриг грозно повел очами: "Вопросы есть?" Какие уж там вопросы... Но поднимается рука Бермана: "Товарищ комбриг, а за упущения по службе из зарплаты вычеты будут делать?" Берман был оригинальной личностью, но о командирах – потом.
Подводная служба всегда была нелегкой, но трудности бывают разные. Наблюдая нынешнее состояние флота, теперь особенно ясно ощущаешь, насколько организованной, стабильной была в наше время (60-е – 70-е годы) вся служба: и боевая подготовка, и дежурно-вахтенная служба, и быт, и высшая форма боевой готовности – боевая служба. А насколько здоровее была моральная обстановка! Не вдаваясь пока в причины бедственного положения флота, отмечу одно тяжелое следствие: рвется связь времен. Это всегда страшно. И везде. Но особенно тяжело сказывается разрыв преемственности на флоте.
* 90 суток, а фактически плавали по 100 суток и более.

В 1932 году на "Красном Кавказе" мой отец участвовал в походе-визите Турция-Греция-Италия. Старшим помощником командира на крейсере был тогда Николай Герасимович Кузнецов, будущий нарком BMФ. Дослужился отец до старшины башни главного калибра. Воевал в береговой обороне от начала до конца боевых действий на Черноморском флоте.
В училище меня учили и воспитывали выдающиеся подводники Египко, Kecaeв, Грищенко, Кабо, Девятко, Лисин, Иоселиани, Стариков. И на флоте у меня были замечательные учителя: Сапрыкин, Писарский, Критский, Васин, Ивлев и многие другие.
Сын мой, закончив ТОВВМУ, тоже служит на корабле. Не так еще давно он подробно рассказывал мне буквально обо всем, прислушивался к советам. Вместе мы радовались успехам и огорчались неудачам. Теперь он сам ничего не рассказывает. Считает: одно – мне неинтересно, другое – не пойму, третье – совсем в другом измерении... Отчего же не пойму, что это за измерение такое сложное? Не сложно, отвечает сын, а стыдно.
Рвется связь времен. Теряется то, что само собой разумелось, не замечалось, как воздух, которым мы дышим. Хотя воздух для нас, подводников, понятие – довольно осязаемое. В наше время всю службу пронизывали дух и принцип преемственности. Как, по большому счету, в воспитании на боевых традициях, так и в повседневной службе. Матрос или старшина не мог ни переместиться на другой боевой пост, ни тем более демобилизоваться, не подготовив себе замену. Весь экипаж – учителя и ученики. И бывало очень трудно, когда эти связи даже частично рвались.
Вот – пример. Подводная лодка простояла в ремонте один год. Значит, минимум два самых опытных "призыва" ушли в запас. И матрос, два-три раза побывавший в море, занимает уже должность и боевой пост командира отделения, проскочив без должной (прежде всего морской) подготовки одну-две ступени. И вот лодка в море, учится плавать. После дневной отработки элементов задачи – постановка на якорь, построение на кормовой надстройке и разбор действий за день. Выступают с отчетом-анализом перед строем командиры отсеков, командиры боевых частей. Итоги подводит старший помощник командира. Наступает очередь командира корабля. Да, специальная подготовка плоха, практическая отработка ниже всякой критики, дров наломано предостаточно. Хоть о многом уже сказано, командир может этот перечень продолжить. Но это будет уже перебор, количество не перерастет в нужное качество. Надо ухватить главное. А главное – убедить молодого матроса в том, что он – незаменимая фигура на боевом посту, что на подводной лодке нет мелочей, что все зависит от него, что его ошибку далеко не всегда смогут исправить и опытный механик, и седой командир. Главное – привить чувство ответственности. И все это прошло бы безболезненно, не будь годичного ремонтного перерыва, не будь этого разрыва преемственности.
Что же тогда можно сказать о разрыве преемственности в более широком смысле?
Но, с болью переживая нынешние беды флота, мы, ветераны, зачастую видим прошлое в розовом цвете. Здесь и закон контраста срабатывает, да и просто естественная ностальгия по прошлому. Отданы лучшие годы жизни, налицо реальные, осязаемые достижения в таком святом деле, как защита Родины. Плохое быстро забывается, это вполне естественно…
А недостатков было больше чем достаточно, и самый главный из них состоял в том, что о них далеко не всегда можно было говорить. По многим вопросам боевой подготовки процветали упрощенчество, приписки. А по некоторым вопросам существовал буквально заговор молчания. Например, противолодочные стрельбы. Известно, что подлодки – объекты малошумные, взаимные дальности обнаружения очень малы, что подтверждается, кстати, значительным числом подводных столкновений, перевалившим ныне за десяток.
Требовалось, естественно, упредить "противника" в обнаружении и в залпе. Обычно технология атаки выглядела так. Koмaндиp атакуемой подводной лодки сообщал атакующему свои параметры движения, и командир атакующей подводной лодки устанавливал на ТАС (торпедном автомате стрельбы) необходимые данные, а с приходом в расчетную позицию стрельбы, зачастую не имея фактически гидроакустического контакта, выполнял стрельбу "по автоматным данным" в расчётную точку.
Чаще всего гидроакустический контакт устанавливался уже после выпуска торпеды, а иногда его и вовсе не было… Впрочем, при таких "стрельбах" без гидроакустического контакта торпеда иногда проходила в дистанции, превышающей радиус реагирования ее аппаратуры самонаведения. Регистрирующая аппаратура не фиксировала самонаведения, атака оценивалась "неудом" и стрельбы повторялись. Причём всё это касалось и новейших атомоходов, вооруженных гидроакустическими комплексами, особенно при неблагоприятных гидроакустических условиях, при которых преимущества гидроакустического комплекса перед обычными гидроакустическими станциями сходят на нет. Всё это было тайной Полишинеля, но продолжалось из года в год.
Положение существенно изменилось к лучшему после того, как в курс боевой подготовки ввели боевое упражнение "стрельба по подводной лодке в дуэльной ситуации". Командир каждой из подводных лодок стал стремиться к победе и подыгрывать противнику не был заинтересован. Если один из них признавался победителем, то второй получал "неуд". Существовал и вариант "ничьей", когда оба получали по "уду". Так бывало в том случае, когда командир атакованной подводной лодки успевал выпустить свою торпеду до того, как был уничтожен, то есть "уничтожались" обе подводные лодки. Такая ситуация, с учетом реальных дальностей обнаружения и скорости торпеды, являлась следствием настоящей борьбы за первый залп. Интервал между залпами "дуэлянтов" составлял обычно 1-3 минуты. Я не имею статистических данных, но думаю, что такая "ничья" составляла 60-80% от всех стрельб. Это была честная борьба, но дистанции-то (в отчетах) сократились едва не вдвое по сравнению с "липовыми" отчетами по горе-атакам.
Немало упрощенчества бывало при атаках ОБК (отряда боевых кораблей). Это была, конечно, не такая махровая "липа", как в противолодочных стрельбах но, скажем, атака ОБК в стрельбах на приз Главкома ВМФ и атака ОБК в курсе задач боевой подготовки – это небо и земля. В первом случае все участвующие силы заинтересованы в качественном выполнении своей задачи, каждый получает свою оценку, у каждого на борту посредник.
И противолодочная авиация, и корабли охранения, и сама "главная цель" – все стремятся обнаружить и "уничтожить" подводную лодку. Во втором случае задача лодки существенно упрощается. Авиацию выделяют далеко не всегда, силы ближнего корабельного охранения – два-три корабля (а один из них – свой, бригадный, торпедолов, который уж точно тебя не обнаружит), дальнее и вовсе отсутствует. Иногда удается кое-что узнать из того, что знать не положено…
Расскажу один трагикомический случай из своей практики.
1977 год. В Амурском заливе в преддверии празднования дня ВМФ выстроились корабли в парадном строю. В первой линии, ближней к городу, находится подводная лодка "Б-90", а во второй, прямо напротив лодки, стоит на бочках флагманский корабль TOФ крейсер "Адмирал Сенявин", которым командует мой приятель и однокашник Игорь Рыбин. У меня по плану сразу после парада – атака ОБК, главной целью которого будет "Адмирал Сенявин".
С наступлением темноты катер с крейсера подошел к борту лодки – с приглашением от командира. Краткий визит на крейсер завершился согласованием параметров движения главной цели. Итак, "разведданные" добыты. По завершении парадных торжеств корабли один за другим снимаются с бочек и следуют в район боевой подготовки.
Эта кошмарная атака мне запомнилась надолго. Находившийся на борту крейсера командир эскадры надводных кораблей не согласился с предложенным Рыбиным ордером и маневрированием и назначил совсем другие. Разобраться в изменившейся обстановке было делом нелегким. Тем более, что при летних гидроакустических условиях дальности обнаружения цели относительно невелики. Так что я оказался в страшном цейтноте.
И вообще, описать всю эту картину я просто не в силах. Сам удивляюсь, как удалось тогда вывернуться, но торпеда тем не менее навелась, и лодка не была обнаружена.
Порой обыкновенный доклад оказывался непростым делом. Однажды командир "Б-164" В.А. Кожириновский, будучи в надводном положении, обнаружил выдвижные устройства неопознанной подводной лодки. Сфотографировать не успели, лодка погрузилась.
Командир донес об обнаружении радиограммой, а с приходом – доложил подробно.
Вот с этого и начались его мучения. Кожириновского буквально затаскали.
И обнаружил лодку не там, и лодка не такая, и не спутал ли он перископ с какой-нибудь вехой, и обнаруживал ли вообще что-нибудь. "Чтоб я еще когда-нибудь доложил об обнаружении лодки!" – в сердцах пожаловался мне Владимир Алексеевич.
Вскоре, правда, процедура отчета об обнаружении неопознанной подводной лодки резко упростилась и получила документальное обоснование. Думаю, не без личного участия командующего флотом Н.И. Смирнова.
Говоря о косности, неповоротливости "системы", надо отметить, что на флоте всегда, на всех уровнях встречались люди, нашедшие в себе силы противостоять огромной бездушной махине. Уверен, что многие командиры 70-х годов с огромным уважением вспоминают тогдашнего командующего флотом Николая Ивановича Смирнова.
Начиная с середины 60-х годов, аварийность на флоте непрерывно росла, завершившись в начале 70-х рядом страшных катастроф. Конечно же, это вызвало адекватное внимание Главного командования ВМФ и Министерства обороны. Многие были сняты с должностей, резко повысились требования к подготовке по борьбе за живучесть кораблей, тщательному анализу и корректуре подверглись корабельные расписания и боевые инструкции.
Как и при всякой кампанейщине, было много трескотни, нервотрепки, но немало было сделано действительно полезного. И все же это было не больше, чем залечиванием болезни. А вот установить диагноз и начать настоящее лечение – для такого надо было иметь мужество! Собственно, причина аварийности была всем ясна: корабли выходили в море, в том числе и на боевую службу, неподготовленными.
Флот пополнялся все новыми и новыми кораблями, а судоремонтная база почти не расширялась. К тому же ремонт, как говорил Жванецкий, это не действие, а состояние, и если ты встал в ремонт, то это вовсе но означает, что кто-то что-то делает. Словом, даже в самые благополучные годы графики ремонтов постоянно срывались, что влияло на дальнейшие планы. Планы оперативной готовности сверстаны, лодка должна в определенный срок выйти в море на боевую службу, сменив в районе свою предшественницу. А времени на подготовку из-за затянувшегося ремонта оставалось мало. В результате курс боевой подготовки сокращался, комкался, и подготовка корабля к выходу оставляла желать лучшего.
"Нет аварийности оправданной и неизбежной. Аварийность и условия ее возникновения создают люди своей безграмотностью и безответственностью", – эти слова тогдашнего Главкома BMФ С.Г. Горшкова были вписаны красными чернилами на первой странице книжки "Боевой номер" каждого матроса и старшины корабельного состава. Такая постановка вопроса в масштабах корабля и ниже была безусловно верной. Но верно было и то, что аварийность в тех условиях была неизбежной. То есть, условия возникновения аварийности невольно создавали люди более высоких эшелонов власти.
Зачастую бывало так, что запланированный, скажем, на месяц, навигационный ремонт в заводских условиях срывался, и приходилось выкручиваться собственными силами с помощью маломощной СРМ (судоремонтной мастерской) соединения. В этом случае вызывала опасение техническая готовность корабля к выходу. Многое замалчивалось из разного рода конъюнктурных соображений, а иногда и прямые официальные доклады просто игнорировались. Например, командир "Б-135" Грибунин, докладывая о неисправностях материальной части подводной лодки, прямо заявил, что к выходу в море не готов. Командир эскадры Я. Криворучко доклад проигнорировал: выкрутишься, вернешься. Выкрутился, вернулся. Но какой ценой! А разве на качестве выполнения задач боевой службы это не сказывалось?
Н.И. Смирнов вступил в должность командующего Тихоокеанским флотом в марте 1969 года. И сразу же начал борьбу за качество боевой подготовки. Постоянный жесткий контроль в этом вопросе поначалу положительных эмоций, прямо скажем, не вызывал. Но вскоре все ощутили, что высокие требования подкрепляются созданием благоприятных условий для их выполнения. Положено по курсу боевой подготовки шестьдесят суток на отработку первой задачи – получайте. Но уж каждый элемент будьте добры отработать качественно. Положено двенадцать "морских" дней на вторую задачу – пожалуйста.
На судоремонт командующий повлиять почти не мог. Стало быть, увеличение времени на боевую подготовку уменьшало уровень оперативной готовности. На боевую службу стали выходить лишь полностью подготовленные подводные лодки. Уровень оперативной готовности флота по количеству кораблей заметно снизился. Я не был вхож в высокие штабные коридоры, но представляю, чего стоило Смирнову посягательство на "священную корову" – оперативную готовность. Но ведь выстоял! Исчезла на кораблях лихорадочная поспешность, легче стало планировать и выполнять план не для галочки.
После береговой, особенно предпоходной подготовки с непрерывными проверками и дерготней, морской рабочий ритм выгодно отличается своей уравновешенной деловитостью. И хоть тактический фон бывал довольно напряженным (по нескольку раз за ночь приходилось уклоняться срочным погружением от обнаружения авиацией), а уж командиру и вовсе едва удавалось поспать часок-другой, тем не менее на корабле царили спокойствие и уверенность. И это понятно – добросовестно делаем нужное дело. Можно планировать то, что считаешь нужным. Никто тебе не помешает.
Нечто подобное ощущалось на флоте в первой половине 70-х годов. И в этом огромная заслуга Н.И. Смирнова. Приказы и директивы, лично им написанные, мы узнавали по характерной редакции и буквально знали наизусть. Трезвый, реальный, и в то же время смелый, оригинальный подход командующего к самым злободневным проблемам сказывался буквально во всем. Не уверен, вполне ли правомерна здесь историческая параллель, но у меня она напрашивается (может быть, чисто ассоциативно): адмирал С.О. Макаров, получив отказ Морского министерства выделить средства на издание его книги "Рассуждения по вопросам морской тактики", поставил вопрос о доверии, т.е. отказывался командовать флотом, если нет возможности ознакомить подчиненных с его взглядами на ведение морского боя.
Взгляды нашего командующего на все важнейшие вопросы мы знали хорошо. Яркая, самобытная личность Н.И. Смирнова, его личное обаяние, педагогический такт запомнились надолго. Он всегда лично по телефону поздравлял командиров кораблей с днем рождения, а поскольку на флоте был еще один командир-подводник Литвиненко – Лев, то мне приходилось иногда дважды в году принимать поздравление…
Его требовательность нисколько не напоминала привычную "накачку" сверху, это был профессионализм высочайшего класса во всех его проявлениях. Вспоминаю разбор под руководством командующего одного аварийного происшествия. Подводная лодка "С-44" (командир Е. Дроздов) при проверке уровня шумности навалилась на ГКС (гидроакустическую контрольную станцию). Разбор был произведен так, что, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Все акценты расставлены точно, ни одна хитрость на разборе не прошла, причины выявлены и проанализированы, и виновные, и степень вины определены верно, без привычных условностей и передержек. Несмотря на претензии, адресованные не только участникам происшествия, но и "слушателям", мы в полном смысле испытывали благодарность к Н.И. Смирнову.
Большие надежды возлагали мы на него с назначением на должность первого заместителя Главкома. Но был, видимо, предел и его возможностям...
Приведу еще один пример "курса против течения". Конец 70-х годов. Проводится большая поисковая операция в Филиппинском море с участием разнородных сил флота. Командует силами поиска командир бригады противолодочных кораблей капитан 1-го ранга В. Морозов. На борту флагманского корабля "Адмирал Октябрьский" находятся адмирал, начальник политотдела эскадры, два капитана 1-го ранга из противолодочного отдела флота и представитель Главного штаба ВМФ с большими полномочиями (вплоть до отстранения командира от командования и взятия всей полноты ответственности на себя) Попов-Лукин. Словом, советчиков хватало... На борту "Октябрьского" находился и я – в качестве заместителя командира сил поиска по управлению подводными лодками. Но я не мешал…
Операция шла успешно – гоняли американские ПЛАРБы (атомные подводные лодки с баллистическими ракетами) по всему морю. И почти каждый раз Морозов в самый решающий момент действовал вопреки всем, даже самым настойчивым рекомендациям, и оказывался прав. Победителей не судят. Какими бы оригинальными ни выглядели действия командира сил поиска, обосновать их после успешного гидроакустического контакта и имитации атаки подводного ракетоносца труда не составляло. Да и слишком много было "везения", не пора бы и умение признать. А тут еще командир подводной лодки "Б-213" Донат Ильич Герасимов об обнаружении ПЛАРБа донес. Словом, успех был полный.
Но это была лишь первая серия. Отстояв на якоре четверо суток планово-предупредительного ремонта (с роскошной ночной рыбалкой и "тралением" кораллов), получили приказ следовать в Охотское море, куда вошла группа кораблей ВМС США в составе крейсера "Фокс", танкера "Хасаямпа" и многоцелевой атомной подводной лодки. Было получено боевое распоряжение установить слежение за этой группой. С проходом пролива Лаперуза стало ясно, что надводные корабли и подводная лодка разделились и выполняют разные задачи. Встал вопрос – что делать: установить слежение за надводными кораблями или идти в предполагаемый район нахождения подводной лодки? А ее еще найти надо! Береговой командный пункт на запрос Морозова, какую из двух задач выполнять, подтвердил требование выполнения боевого распоряжения. Как бы Вы, уважаемый читатель, поступили? Морозов для слежения за ОБК направил сторожевой корабль "Разящий", а остальные силы бросил в противоположном направлении. Представитель штаба флота предусмотрительно заявил комбригу устно и сделал официальную запись в вахтенном журнале о том, что тот не выполняет боевое распоряжение. То же самое, но менее категорично, говорил контр-адмирал Богачев. Правда, от советов оба воздержались… "Москвича" в тот решающий момент не стали будить. Надо, однако, отдать ему должное: потом, после ознакомления с обстановкой, Попов-Лукин действия комбрига одобрил. Но, во-первых, жребий был уже брошен, за надводными кораблями теперь все равно было не угнаться. Во-вторых, Попов-Лукин был не последней инстанцией в оценке действий командира сил поиска. Отряд шел в район предполагаемого местонахождения подводной лодки. С приходом на командный пункт рано утром вышел на связь командующий флотом Маслов. Приняв доклад, он спросил: "Уверены, что обнаружите лодку?" "Надеюсь", – ответил Морозов. "Действуйте", – после долгой паузы вздохнул командующий. Это была еще не индульгенция, но ответственность перед Москвой частью перешла на плечи командующего. А лодку найти было нелегко. Это была не громоздкая неповоротливая ПЛАРБ, а бесшумная скоростная многоцелевая подводная лодка типа "Лос-Анджелес"...
Самолеты "ТУ-142", вызванные командиром сил поиска, выставили по его указанию ряд барьеров из РГБ (радиогидроакустических буев), и первый же из них сработал через двадцать минут после постановки. Опять "повезло"… "Вели" самолеты обнаруженную лодку, направлявшуюся в Иокосуку, до траверза Сангарского пролива, после чего "отпустили" ее по команде с КП.
В конце 60-х годов к привычным "противникам", обозначаемым на карте синим и желтым цветами, прибавились "коричневые". Это вызвало массу проблем, так ярко показанных автором соленых "Морских бывальщин". Оглядываться назад в военном деле оказалось сложнее, чем смотреть вперед. Например, донные мины довоенного производства – что с ними делать? Никаких неконтактных взрывателей, тем более никакого самонаведения и почти никаких возможностей траления. Разве что прокладывать фарватер шнуровыми зарядами. Но это так, к слову.
Я, как командир, имел уже к середине 70-x годов и определенный практический опыт – отплавал боевую службу в Желтом море. И хоть тактический фон в общепринятом смысле не был напряженным, но непривычных новых трудностей было хоть отбавляй.
Так вот, в плане подготовки к ведению боевых действий в этих условиях проводились учения. Мне была поставлена задача поиска и уничтожения тихоходного конвоя противника в мелководном районе. Атаковать предполагалось не привычными дальноходными самонаводящимися торпедами, а довольно старыми прямоидущими. Руководил учениями командир эскадры подводных лодок. А чем меньше масштаб мероприятий, тем слабее противодействие. Словом, в успехе атаки я был уверен. Хотя, конечно, зуд под ногтями ощущал: атака есть атака.
Но с прибытием в район оптимизма несколько поубавилось: я увидел четыре МРС (малых рыболовных сейнера). Никакие уговоры и угрозы на этих "пахарей" не действовали. Рыбка ловилась хорошо, и уходить они не желали. То есть, никакое противостояние они не демонстрировали, просто при приближении лодки отскакивали на несколько кабельтовых и продолжали заниматься своим делом как ни в чем не бывало. Небольшие размеры района, так радовавшие меня (конвой не прозеваю, обнаружу обязательно), в присутствии этих непредсказуемых соседей делали невозможным плавание на перископной глубине. Это было опасно в навигационном отношении, тем более, что временами наползали полосы тумана. В общем, на перископ надежды не было, а погрузиться поглубже (где летом слышно лучше) не позволяли глубины. Словом, условия были действительно приближенные к боевым. Я погрузился на минимальную безопасную в навигационном отношении глубину (а под килем-то было всего ничего!) в надежде, что уж низкооборотное чавканье главной цели (а это был большой десантный корабль "Николай Вилков") от стрекотни "мэрээсок" отличу обязательно. Но слышимость была настолько отвратительной, что даже некоторых из своих "соседей" временами терял из виду. Уверенности в обнаружении конвоя в подводом положении не было. Подвсплыл под перископом – ничего не видно, в позиционное положение – сплошной туман, видимость – ноль. Пришлось погрузиться и продолжить мучительный поиск гидроакустическими средствами.
Время вероятного прохода конвоя истекало, положение не менялось, всё тe же рыбаки то появлялись, то исчезали. Решил еще раз осмотреться в перископ. Сразу же с подъемом перископа обнаружил торпедолов, обозначавший корабль охранения. Но видел его я лишь несколько секунд – он тут же исчез в полосе тумана. Акустики в указанном направлении не слышали ни торпедолов, ни главную цель. Очень плохо... Всплыл в позиционное положение – и через минуту после всплытия из плотнейшей полосы тумана выполз нос (только нос!) "Николая Вилкова" в дистанции порядка 25 кабельтовых. "Срочное погружение! Боевая тревога! Торпедная атака надводной цели! Торпедный аппарат № 3 приготовить к выстрелу! ТАС по данным перископа! Первый замер – товсь! Ноль!" Со вторым замером я, наконец, услышал доклад гидроакустиков. Погрузился и спокойно, не спеша, определив параметры движения цели, произвел залп – с дистанции 14 кабельтовых.
Вообще-то, надо мной, конечно, довлела привычка атаковать дальноходными самонаводящимися торпедами; но здесь не пришлось себя особо ломать, сработал охотничий инстинкт – поближе, наверняка! – подкрепленный мемуарами героев-подводников Великой Отечественной войны, навсегда запечатлевшимися в памяти и душе командиров моего поколения.
После всплытия я донес об атаке радиограммой на береговой командный пункт, а через несколько минут туман рассеялся (нет бы раньше!), и я увидел БДК "Николай Вилков", стоящий в дрейфе примерно в 40 кабельтовых. Сразу же получил световой семафор:
"Командиру. Торпеда пошла под целью. Благодарю". Эта новость была тут же объявлена по внутренней трансляции и вызвала, естественно, бурю восторга. Действительно, победа была "одна на всех". Связавшись с командиром эскадры по ЗАС, я доложил данные атаки. Оказалось, что в определении курса цели мы ошиблись всего лишь на три градуса, а в скорости и дистанции ошибка была равна нулю. Червь сомнений грыз в одном отношении: вдруг лодку заметили? Маловероятно, конечно, ведь я и БДК-то видел смутно, да и то лишь носовую часть, но все же… Вдруг кто-нибудь, да заметил? Смотрели во все глаза, торпеду-то увидели! Мои сомнения развеялись на берегу. Флагманский минер эскадры Юрий Фатеев обнял меня, поздравил с тем, что торпеда прошла под средней частью цели, и уверил, что никто меня не обнаружил.
Я невольно увлекся описанием атаки, а вспомнил-то этот эпизод вот по какому поводу. На следующий же день, представив отчет о поиске и атаке командиру бригады, я услышал категорическое: "Отчет переделать! Дистанция залпа должна быть не менее 20 кабельтовых". Никакие мои доводы он просто не стал слушать.
Не могу, откровенно говоря, похвастаться абсолютной честностью и принципиальностью (все мы в той или иней степени погрязли в фальши и приписках), но отчет переделывать я отказался. Через день в конференц-зале штаба эскадры проводился разбор учений. Комбриг, анализируя мои действия, признал их в целом грамотными, но как недостаток отметил малую дистанцию залпа. Неожиданно за меня вступился начальник штаба эскадры, тогда еще капитан 1-го ранга А.В. Ивлев. Надо еще посмотреть, сказал он, не слишком ли велика дистанция. Выпущенная торпеда обозначала медиану залпа из четырех торпед. Так вот, правильно ли выбран угол растворения для такой дистанции? Оказалось, все правильно.
Ивлев, в отличие от нас с комбригом, застал в качестве командира те времена, когда на вооружении против надводных кораблей были только прямоидущие парогазовые торпеды. Руководящий документ – в части, касающейся стрельбы торпедами, находящимися на вооружении – я знал буквально наизусть, но вот на правила стрельбы прямоидущими торпедами взглянуть не удосужился. Комбриг свою ошибку понял, но отношения продолжали портиться...
Я помню феноменальную атаку А. Сапрыкина, командира "Б-90" в 1964 году. Прямоидущая торпеда прошла под целью при залповой дистанции 54 кабельтова! В 1965 году с 48 кабельтовых атаковал Живописцев, командир "Б-88", и тоже торпеда прошла под целью. Я тогда был штурманом "Б-90", и мы все буквально молились на этих командиров. Отдавая должное этим подлинным асам торпедных атак, я теперь, с высоты командирского опыта, понимаю, что такая суперточность все же случайна, математическая вероятность прохождения торпеды под целью ничтожно мала. Но тогда ожидались на флоте новые торпеды, и надо было специально для этого учить командиров атаковать с предельных дистанций, без прорыва ближнего корабельного охранения и даже за пределами дальности обнаружения подводной лодки гидролокаторами надводных кораблей. Описанное же здесь умение – это своеобразный возврат в прошлое, хотя, конечно, не по всем параметрам.
Командир корабля - центральная фигура на флоте. Как в прямом, естественном, смысле, так и в переносном. Командир отвечает буквально за все. В Корабельном уставе обязанности его изложены на 23 страницах. Обязанности командира соединения, например, уместились на шести, обязанности же остальных должностных лиц занимают не более четырех страниц. Как ни высока их ответственность, как ни широк круг обязанностей, все они, тем не менее, укладываются в определенные рамки. Для командира же корабля нет такого вопроса, по которому бы он мог сказать, что это не его компетенция. Он многое делает, многое знает, но больше всего отвечает. Ответственность - его специальность. Все пограничные направления ответственности взвалены на командира корабля. Может быть, юридически это и обоснованно. Не должно быть "бесхозных" направлений. Но надо все же понимать, что есть главные вопросы, на которых командир корабля и должен сосредоточить основное внимание, и не мордовать его по мелочам. Комбриг О. Васин, например, за состояние внешних объектов приборки на территории бригады спрашивал не с командиров кораблей, а со старпомов. Хотя для него это было, конечно, менее удобно. К сожалению, таких примеров могу привести немного. А вот обратных - сколько угoдно.
Поставив подводную лодку в текущий ремонт, я улетел в отпуск. По прибытии на службу получаю доклад от командира электромеханической боевой части, что система СВО (водяного охлаждения аккумуляторной батареи) демонтирована по распоряжению заместителя комбрига по электромеханической части - с ведома комбрига. Значит, в южные районы плавать не будем, подумал я. Дело близилось к выходу из ремонта, когда наверху всполошились: лодка-то имеет оперативные ограничения! Кто распорядился снять СВО? Комбриг и флагмех. В стороне они, конечно, не остались, получили нахлобучку. Но дело этим не закончилось, систему приказали восстановить. Помимо всяких сложностей с размещением и финансированием заказа, во весь рост встал вопрос поставок: ни командир береговой базы, ни флагмех не смогли найти дюритовые шланги, и у них были документы, подтверждающие, что они прошли все инстанции, где эти вопросы решаются.
Я - нашел. На чердачном этаже технического склада флотских авиаторов. А уже после этого получил партийное взыскание за несвоевременный выход корабля из ремонта. Да, за ремонт командир отвечает. Но не его дело - на коленях ползать по чердакам складов в поисках даже не числящихся в описях шлангов!
Говорят, в Германии во время войны при входе командира подводной лодки с рубиновой звездочкой на груди вскакивали с приветствием оберсты, будь подводник лишь в звании старшего лейтенанта.
У нас командирским знаком отличия - значком подводной лодки - были поначалу отмечены только командиры лодок. Затем к ним прибавились все, кто был допущен к самостоятельному управлению подводной лодкой. То есть, сдал зачеты на допуск к самостоятельному управлению, что не одно и то же. Например, молодой перспективный офицер, командир боевой части, назначен помощником командира. Незамедлительно ему вручается зачетный лист, и в течение года-двух он сдает зачеты - как теоретическую часть, так и практическую - флагманским специалистам, командованию соединения. В течение этого срока он может быть назначен старшим помощником командира. После сдачи зачетов офицер приказом командира соединения допускается к самостоятельному управлению подводной лодкой и получает командирский значок. Командир в море продолжает его учить, но до самостоятельного управления в полном смысле слова пока еще далеко. Затем офицер, имеющий допуск, направляется в Ленинград на годичные командирские классы, где его учат тому, чему нужно, и так, как нужно. Пожалуй, ни об одном учебном заведении я не слышал столь благодарных отзывов, как об этих классах. Эффективности обучения способствует и то обстоятельство, что слушатели сами хорошо знают, что именно им нужно, и программа обучения максимально приближена к запросам. После окончания классов офицер назначается, как правило, командиром подводной лодки второго ранга или старшим помощником командира лодки первого ранга.
И в должности командира учеба продолжается. Вторая задача курса боевой подготовки (плавание подводной лодки) в полном объеме отрабатывается под руководством командования соединения (как правило, это заместитель командира соединения по подготовке командиров). Кроме того, другие задачи и упражнения также отрабатываются под руководством старшего на борту. Такая учеба продолжается в течение нескольких месяцев, а то и года, в зависимости от результатов.
И вот, наконец, первый самостоятельный выход. Теоретические знания закреплены практической отработкой, многому научился от "дядьки" на борту. Слегка кружится голова: все знаешь, все умеешь. Готов горы своротить. Но эта эйфория улетучивается довольно быстро. Как только набьешь себе шишки о разного рода нестандартные ситуации, приобретешь опыт ответственности, опыт принятия решений в сложной обстановке, опыт плавания на боевой службе (в первый автономный поход тоже одного не выпустят) - вот тогда почувствуешь себя командиром, способным обеспечить успешное решение свойственных кораблю задач. Пожалуй, и значок логично было бы вручить в это время.
Но к концу 60-х готов командирские значки стали вручать и командирам электромеханических боевых частей. Это даже на их лексиконе отразилось ("я погрузился", "я ошвартовался"). Кроме того, появилась новая мода - зачеты на допуск к самостоятельному управлению лодкой начали сдавать политработники. Подписи в зачетных листах появлялись легко и быстро - жалко ли расписаться, если ответственности за это никакой, а с политработниками ссориться ни к чему.
Вообще-то, на эту категорию военнослужащих в условиях "департизации" вылито столько грязи, что как-то не хотелось ее добавлять. При всем моем сложном отношении к этому действительно непростому вопросу, невольно хочется защитить политработников, перегнуть палку в другую сторону. Во всяком случае, это было весьма важное звено, а уж мне на замполитов и вовсе везло: все были порядочные и добросовестные люди, хорошие воспитатели. Но допуск к самостоятельному управлению - это было слишком! Девальвировалось само понятие допуска, не то что значок. Кстати, замполит, закончивший Военно-политическую академию, имел высшее военное образование, а командир лодки, закончивший командирские классы - среднее военное. Хотя даже сравнивать их уровень подготовки было бы смешно.
Нельзя сказать, что эта действительно хорошо отработанная система подготовки командиров, вкупе с жестким отбором (как естественным, так и искусственным), не давала сбоев. Накладки все же случались, и немалые. На командирских классах я учился с офицером, который так и не освоил торпедную атаку. То есть, он был вполне грамотен, но в динамике атаки, особенно групповой цели, терялся, в какой-то момент утрачивал контроль над обстановкой, "плыл", беспомощно ожидая подсказки. Но в классах на выпускных экзаменах "двойки" не ставят, и лодкой потом четыре года командовал командир, неспособный обеспечить реализацию боевых возможностей корабля. Обычно на соединениях с таким "браком" поступают разумно - назначают на лодки консервации или в ремонт, меняя командиров при постановке и выходе лодок из ремонта. Но такие замены - тоже процесс болезненный, не без потерь.
Июнь 1969 года. Подводная лодка "Б-143" (командир - капитан 2 ранга Р.И. Писарский) - в автономном походе. Глубина погружения 100 метров, температура забортной воды 28 градусов. В 6-м отсеке - свыше 60, но не он самый трудный (там сухо). Тяжелее всего в центральном, пятом и седьмом, хотя в них температура выше сорока трех градусов не поднимается. Один человек - электрик матрос Сенцов - уже скончался от теплового удара, другой - рулевой матрос Зимин - никого не узнаёт, заговаривается. Есть еще "кандидаты". Вахту за них несут другие, но предел человеческих возможностей уже просто физически осязаем. Корабельный врач Юра Коробко - как натянутая струна. Скольких он буквально вытащил с того света! Например, электрика старшего матроса Степанова - у него ведь сердце останавливалось!
В такой обстановке в центральном посту командир лодки распекает механика В. Воронова за то, что тот не может ввести в строй кондиционер. "Нет плохой техники, есть плохие заведующие!" - гремит голос Писарского. Возмущение механика я, штурман, разделяю. Есть плохая техника! А кондиционер "К-5" - не просто плохая, это негодная техника! Нет на флоте лодки, где бы он работал. И все это знают. Кондиционер так и не смогли ввести в строй, но лодка задачи боевой службы выполнила успешно. О цене говорить не принято...
Ноябрь 1976 года. Подводная лодка "Б-90" в автономном походе. Я - командир лодки. Двое суток прошло после того, как лодка хлебнула через верхний рубочный люк порядка 40 тонн воды. Все пострадавшие в результате затопления механизмы введены в строй. О цене опять же говорить не будем. Думаю, однако, что на берегу этот ремонт занял бы не менее месяца. Но один электронавигационный прибор - лаг - все еще не работает. Сам по специальности штурман, я понимаю, что шансы на успех невелики, но… "Нет плохой техники, есть плохие заведующие" - говорю я штурману старшему лейтенанту И.И.Фокину и запрещаю ему отдых до ввода лага в строй. На третьи сутки "индивидуального" бодрствования (а всего на пятые, с учетом того, что двое суток не спал весь экипаж) Фокин упал в центральном посту и не встал - уснул прямо на металлических пайолах. Лаг так и не смогли ввести в строй, но лодка задачи боевой службы выполнила успешно.
Казалось бы, в обоих приведенных примерах командир оказывался неправ. Но это скорее исключение из правил. Такая сверхжесткая постановка вопроса оправдывается экстремальными условиями. Сколько тяжелейших поломок было устранено в море, какие чудеса изобретательности и мужества при этом демонстрировались! Разумеется, это делалось не из-под палки, но высокая требовательность - необходимое условие воспитания в людях обязательного убеждения, что иначе и быть не может. Тот же Фокин, уже в должности начальника штаба соединения, при встрече со мной вспомнил тот случай и подтвердил, что давно уже убедился в правильности постулата "нет плохой техники".
Командиру приходится иногда принимать жесткие, порой жестокие решения. Бывает, и не совсем справедливые, но тем не менее являющиеся на тот момент оптимальными, а то и единственно возможными. Трудностей у командира хватает. И все же самые яркие впечатления, самые хорошие воспоминания связаны именно с этой порой. Из моих командиров наиболее яркой фигурой был и остается Радомир Ионович Писарский. Прежде всего, это подлинный мастер торпедных атак. Это был прирожденный командир. Лидерские качества у него, конечно, были ярко выражены, но не этим он выделялся среди прочих. Его называли "командиром командиров" не потому, что лодкой командовал более 13 лет. Его отличительной, "фирменной" чертой я бы назвал высочайший именно командирский профессионализм. В самых сложных ситуациях он легко, чуть ли не автоматически, принимал верное решение. И - странное дело - несмотря на его крупные недостатки, нетерпимые не только для командира, - все, и я в том числе, считали его командиром командиров. Обычные мерки оказывались неприменимыми для столь яркой фигуры.
Писарский запрещал в автономных походах отращивать бороды. Некоторые командиры эту вольность позволяли до последнего дня плавания, а иные и вовсе смотрели на бороды сквозь пальцы. Сам я уже с 1968 года перестал этим баловаться, хотя до того несколько раз возвращался на берег бородатым. Но столь категоричный запрет мне казался излишним. Тогда казался…
Скрытный переход в район боевой службы и обратно проходит обычно в более сложной тактической обстановке, чем плавание в районе. Но если начало перехода сложно "притиркой", недостаточной практической отработкой, то обратный переход таит в себе опасности иного рода. Накапливается, с одной стороны, усталость, но появляется и некоторая самоуверенность, благодушие. Небритый человек расслабляется, несколько, я бы сказал, неряшливее относится к некоторым мелочам. А мелочей на лодке нет. На "Б-90" в дальних походах бородачей не было*...
* Кроме того, в случае возникновения аварийной ситуации, требующей использования индивидуальных дыхательных аппаратов (ИДА-59), борода препятствует плотному прилеганию к коже резиновой маски, из-за чего появляется возможность "подсоса" дыма и отравляющих газов (при пожаре) или воды (при пробоине и затоплении отсека) в подшлемное пространство, заканчивающаяся потерей сознания и смертью "красавца-бородача", – прим. ред.

С особой теплотой вспоминаю своих сверстников, братьев-командиров Володю Кожириновского, Доната Герасимова, Колю Балакирева и других.
Володя Кожириновский в автономных походах плавал больше всех нас. Он не докладывал перед выходом в море о неисправности, например, трюмной помпы. Ведь в строю мощный ГОН (главный осушительный насос), в исправном состоянии еще две помпы. Кроме того, неисправность можно устранить в море, своими силами.
Доложишь о неисправности - придется в море идти другому или, что еще хуже, задержишь смену своего же коллеги, если речь идет об автономном походе. Командиру часто приходится брать на себя подобную ответственность, но решение должно быть взвешенным.
Как-то я, уже в качестве руководителя практики курсантов, присутствовал при докладе командира лодки начальнику штаба соединения по возвращении с моря. Выход был на двое суток, самый рядовой - на обеспечение боевой подготовки противолодочных кораблей. Когда я услышал перечень неисправностей, в том числе и тех, которые были еще до выхода в море, у меня мурашки по коже пробежали. Хорошо еще, что вернулся... Кожириновский плавал уверенно, без криминала, хотя и не мелочился, как некоторые.
Донат Герасимов, интеллектуал, эстет, знаток поэзии. Предложил, обосновал и ввел в практику новый способ стрельбы дальноходными торпедами с острых курсовых углов. Мне вот аналогичное предложение так и не удалось довести до конца. Кроме того, Герасимов был замечательным организатором и воспитателем.
Я насчитал уже семерых капитанов I ранга - его воспитанников. Он никогда не ковырялся в мелочах, как я - и все у него "вертелось" не хуже. Правда, иногда в этом перебарщивал. Вернулся, например, из автономки с блестящим успехом - атаковал атомный авианосец "Энтерпрайз". Условно, конечно, без выпуска торпед. И заглянул к нам в кабинет флагманского физкультурника на ночную пульку. "Донат, тебе же отчет делать надо, завтра ведь доклад. Преферанс никуда не уйдет, а тут орденом дело пахнет". "Старпом нарисует" - был ответ. И точно - нарисовал, да только Донат медалью обошелся...
Коля Балакирев. О нем скажу коротко. Воспоминания об этом человеке вызывают самые светлые чувства. Скромняга, умница. Никогда не высовывался, но всегда был последней, авторитетнейшей инстанцией как в профессиональном, так и во всех других вопросах, вплоть до бытовых мелочей. Уверен, что нет человека, не сохранившего о нем самых теплых воспоминаний. "Рекордсмен" по уклонению срочным погружением от авиации в автономном походе - 12 раз за одну ночь!
О здоровье в те годы не заботились, оно казалось бездонной бочкой. Поспать больше трех часов в море удавалось редко. Сейчас все эти перегрузки сказываются. Буквально с того света врачам удалось недавно вытащить Володю Кожириновского, вернулся из Москвы с капитального медицинского обследования Вадим Гармаш. Нет уже с нами Володи Шевченко, Саши Приставки, Юры Копылова… Никто из них не дотянул до пятидесяти! А ведь медицинский отбор при поступлении в училище в наше время был жесткий…
Подводное братство. Да, основа его - равенство перед лицом смерти. Подводники либо побеждают, либо все погибают. Это сказал Магомет Гаджиев. Но только ли к боевой, военной обстановке применимы эти слова? Думаю, что нет.
Профессия подводника сама по себе уникальна. Экстремальность здесь - во всем: длительное нахождение в замкнутом пространстве, да еще под водой, тяжелые физические нагрузки для большинства экипажа, высочайшая ответственность буквально за каждое действие. Причем это касается не только командира. Возьмем, к примеру, гидроакустика. От него зависит своевременность и дальность обнаружения "противника". Сколько сил и средств затрачено страной на строительство подводной лодки, чего стоило снабдить ее всем необходимым, подготовить к плаванию, весь экипаж напряженно трудится на своих боевых постах, и все эти усилия как в фокусе сошлись в данном случае на одном человеке - гидроакустике. Ведь лодке поставлена задача поиска вероятного противника и установления слежения в готовности к уничтожению с началом боевых действий. И от гидроакустика многое зависит. Вот на экране показался маленький всплеск, едва отличимый на общем фоне. Может быть, в соседнем отсеке кто-то включил электробритву или бытовой вентилятор. И, скорее всего, так оно и есть. Но надо повернуть антенну и собственными ушами прослушать подозрительное направление. И так долгие часы. Пожалуй, взаимная ответственность и является основой той спаянности, того подводного духа, который в высшем своем проявлении можно назвать подводным братством.
И при этом подводники очень скромны. Это качество настолько бросается в глаза, что не может быть случайным. Правда, уместнее бы эта мысль звучала в устах неподводника. Но что ж поделаешь - никто, насколько мне известно, не обратил на это особого внимания.
Герой Советского Союза В.Г. Стариков - признанный подводный ас, но его книга "На грани жизни и смерти" была встречена сверстниками, боевыми друзьями довольно прохладно. Дескать, нескромно, слишком, много "я". Но, во-первых, это местоимение, по смыслу описываемых событий, заменить трудно, а во-вторых, обратите внимание на его признание: "Я и сам не мог уверенно сказать: годен ли я для войны, смогу ли выдержать ее суровые испытания. Сумею ли я подавить в себе присущие всем людям слабости и оправдать свое назначение?" Где же здесь зазнайство, суперменство? Прочтите, дорогой читатель, эту "нескромную" книгу! Я долго размышлял над причинами этой необычайной скромности и одну из них, кажется, нашел. Подводная лодка, экипаж - настолько единый организм, что кажется порой одушевленным. Я бы не сказал, что личность здесь нивелируется, растворяется, но в решении общих задач все настолько связаны, настолько взаимозависимы, что конкретное "я" отходит на второй план или, точнее, находится совсем в другом измерении. Да, ты лидер, ты командир, от тебя ждут решений, действий, команд. Но не ты, а лодка является главным действующим лицом. И успех зависит не от тебя, а от всех без исключения. Более того, в каждой конкретной ситуации в фокусе оказываются разные участники, чаще группы участников, и далеко не всегда в их числе - командир. Видимо, вот это осознание себя частью единого организма и препятствует развитию самовлюбленности. А вообще, давно замечено, что чем меньше хлебнул моряк соленой морской жизни, тем более красочно выглядит она в его рассказах. Помню, уже в качестве преподавателя на курсах повышения квалификации в Ленинграде я встретил своего знакомого К., сверстника, заканчивавшего училище одновременно со мной, но в другом городе. В общем, по службе мы были знакомы. На лодке он прослужил три года, побывал в одном автономном походе. Но как он рассказывал! Мое присутствие его нисколько не смущало, возражать по существу было бесполезно… Но это уже не подводник.
Надо отметить, что подводное братство - понятие корабельное. Несколько лет назад бывший командир подводной лодки Вадим Гармаш организовал было союз командиров-подводников. Одних только командиров - куда уж "элитнее", выражаясь языком современного бомонда!.. И ничего из этого не получилось. Собрались несколько раз, поговорили и - разошлись. Лодки-то под рукой не оказалось! Чем дальше от прочного корпуса, тем слабее действие этой подводной ауры. Даже просто на берегу у экипажа все не так едино, как в море.
Александру Ивановичу Маринеско "повезло": о нем знает вся страна. И прежде всего потому, что о нем написал писатель, на профессиональном уровне разбиравшийся во флотских делах - Александр Крон. Маринеско и его коллегам - С. Богораду, М. Калинину, В. Коновалову - повезло больше, чем их, условно говоря, предшественникам П. Грищенко, Е. Осипову, С. Лисину, А. Матиясевичу (для "чистоты опыта" упоминаем только балтийских подводников). Они вели боевые действия в значительно более благоприятной оперативной и тактической обстановке. Действительно, кто может сказать, что Петр Денисович Грищенко, как командир-подводник, менее искусен (и менее заслужен!), чем его бывший старпом В. Коновалов, потопивший "Гойю" с 5000 вражеских солдат и офицеров? Все это так, но говорить о везении могут только они, люди из легенды. Даже я, профессиональный подводник, едва ли имею на это право. Бешеная гонка на форсаже "С-13" за "Вильгельмом Густловом" между конвоем и берегом, отчаянная атака уже после обнаружения и "опознавания" светофором, - это везение?
Вообще, в торпедной атаке может только не повезти, но повезти - никогда. Атаковать случайно невозможно. Торпедная атака - это сложнейший процесс анализа, оценок, решений, действий, команд. Это длинная цепочка, обрыв любого звена которой грозит неудачей, а то и гибелью. Впрочем, сравнение с цепочкой вряд ли удачно, скорее это - ажурное сооружение или даже организм, где все тесно взаимосвязано, но связи переменчивы, хрупки, и требуется величайшее искусство для достижения окончательной гармонии. Элемент везения тоже может присутствовать, но лишь в качестве одной из многих-многих составляющих.
АМГ (авианосная многоцелевая группа) на переходе морем. В дальней зоне поиск подводных лодок ведет противолодочная авиация берегового базирования. Поближе к ордеру - противолодочные самолеты палубного базирования и вертолеты с опускаемыми гидроакустическими станциями. Затем - дальнее корабельное охранение - строй ПУГ (противолодочной ударной группы). А вокруг авианосца - ближнее корабельное охранение. Идет авианосец как оперативным (смена генеральных курсов в пределах направления полосы смещения), так и противолодочным зигзагом. Зигзаг незакономерен, длина частных галсов и величины углов отворота различны.
Подводной лодке необходимо преодолеть все противолодочное противодействие и умудриться незамеченной занять залповую позицию. И все это - только тактический фон, уровень командирских проблем! А сколько решений, действий, команд внутри подводной лодки! И даже если все делается правильно, то это - всего лишь необходимое условие, но вовсе не гарантия окончательного успеха. Все делать надо не только правильно, но и точно, а в некоторых вопросах и сверхточно. Например, определение параметров движения цели. А если где-то техника подведет? А если кто-то из экипажа ошибется? Боцман не удержал глубину, акустик перепутал цели, торпедный электрик что-то не так ввел в ТАС (торпедный автомат стрельбы), штурман ошибся в курсе цели, торпедист неправильно ввел "борт цели". И таких "если" - десятки, если не сотни. Но определенной стабильностью, живучестью торпедная атака все же должна обладать. Не любая оплошность рушит ее, как карточный домик. И здесь многое зависит от командира... Докладывает, например, один из членов КБР (корабельного боевого расчета) свои параметры движения цели, резко отличающиеся от других источников. Старпом, руководитель КБР, автоматически все параметры усредняет и докладывает их командиру. Но чуткое ухо командира уловило частный доклад, и он понимает, что сейчас, в данной конкретной ситуации, именно этот источник вызывает доверие, и приказывает установить на ТАС нужные величины. Все удивлены, шокированы, но… торпеда наводится на цель.
Да, чутье, интуицию нельзя сбрасывать со счетов, но главное все же - уверенная ориентация в динамике атаки, концентрация внимания на главном. На моей памяти Писарский дважды (в двух атаках) переориентировал ТАС перед залпом на другую цель (ошибались акустики), и она оказывалась главной.
Кстати, современные БИУС (боевые информационные и управляющие системы) значительно разгружают командира, "оттесняя" в сторону второстепенное, помогая сосредоточиться на главном и в то же время не давая забыть простые, сами собой разумеющиеся, но крайне важные действия и команды.
Как-то тот же Писарский забыл перед залпом ввести кильватерную поправку, предназначенную для того, чтобы торпеда прошла у цели по корме и навелась на нее по кильватерной струе. Вспоминаю "на разборе" красное лицо Писарского и снисходительные улыбки флагманских специалистов: они-то знали, что кильватерную поправку вводить нужно, а вот Писарский… Немудрено выпустить из виду одну деталь, если их в голове - десятки. Но улыбались-то зря! Торпеда прошла не по корме, а прямо под целью, то есть поразила ее в кратчайший срок. Писарский и в ошибках был велик!
В общем, если главная цель атакована, то говорить о везении, о случайности - просто смешно. Что же касается АМГ, то это - действительно грозная сила, добраться до авианосца и атаковать его очень непросто. Но можно. Атаковали, и неоднократно. Условно…
Любите ли Вы театр? - вдохновенно вопрошал "неистовый Виссарион". Я - люблю торпедную атаку!
Мой бывший замполит, а ныне профессиональный художник Виктор Николаевич Карпов много лет вынашивал мысль написать картину под названием "торпедная атака". Но так и не решился. "Видно, не под силу мне эта задача" - признался он мне недавно.
Вооружение подводных лодок второго и последующих поколений гидроакустическими комплексами, более новыми крылатыми и баллистическими ракетами и ракетными противолодочными комплексами привело в 70-х годах к резкому качественному скачку в боевых возможностях подводных лодок и флота в целом.
Существенно повысился и удельный вес ВМФ как вида Вооруженных сил.
Что представляют собой современные подводные лодки? Начнем с дизельных. Средняя подводная лодка "Варшавянка" оснащена современным радиоэлектронным вооружением. Для оперативного управления и выполнения торпедной стрельбы на ее борту установлена многоцелевая БИУС. Американские военно-морские специалисты указывают, что с появлением этой новой советской подводной лодки класса "Кило" (согласно классификации НАТО) американские подводные лодки потеряли преимущество в скрытности (бесшумности), которым они обладали в течение ряда лет. Более того, на Западе ей была присвоена специфическая характеристика "черная дыра в океане".
Высокие качества "Варшавянки" удивили и восхитили не только наших недавних "вероятных противников", но и специалистов ВМС стран-импортеров советских боевых кораблей. Так, во время церемонии торжественного поднятия национальных флагов на двух лодках данного проекта для ВМС Польши и ВМС Индии оба командира иностранных экипажей дали высокую оценку этим кораблям, по всем статьям.
Многоцелевые атомные подводные лодки предназначены для борьбы со стратегическими подводными лодками вероятного противника на их стартовых позициях в океане, для противодействия надводным и подводным силам, развернутым на противолодочных рубежах, а также для прикрытия переходов наших боевых кораблей и конвоев от ударов подводных лодок на угрожаемых направлениях.
Новейшая атомная многоцелевая подводная лодка типа "Барс" имеет высокую скрытность - за счет малошумности и способности погружаться на глубину около километра. Имеет четыре торпедных аппарата для стрельбы современными торпедами различного назначения и четыре торпедных аппарата для стрельбы противолодочными ракетами-торпедами или (!) крылатыми ракетами с ядерной боеголовкой, предназначенными для применения по наземным объектам, с дальностью несколько тысяч километров.
Атомная подводная лодка с крылатыми ракетами типа "Антей" специально предназначена для борьбы с крупными корабельными группировками противника, в том числе и с АУС (авиационными ударными соединениями).
АУС - основа боевой мощи ВМС США. Это также - те "длинные руки", которыми наш недавний вероятный противник, а ныне "партнер", делает политику в мирное время. Важность борьбы с этим "царем морей" трудно переоценить. 24 крылатые ракеты подводной лодки "Антей", выстреливаемые из-под воды, успешно решают такую задачу на расстоянии нескольких сотен километров.
Тяжелые ракетные подводные крейсера стратегического назначения типа "Акула" вооружены баллистическими ракетами с разделяющейся ядерной боеголовкой, предназначенными для разрушения наземных объектов противника. Старт подводный. И лодке не надо подходить к берегу вероятного противника, преодолевать противодействие противолодочных сил. Не надо даже выходить в океан. Дальность полета ракет такова, что позиции могут располагаться невдалеке от своего побережья, под прикрытием своих сил.
Академик Арбатов заявил в 1989 году, что Советскому Союзу не нужны дорогостоящие авианесущие корабли. Это заявление меня ошеломило. Почему? Что, казалось бы, особенного? Тем более, что травля вооруженных сил была в самом разгаре. Поразило то, что это сказал именно Арбатов.
Когда я слышу рассуждения на политические темы, например, О. Басилашвили, Б. Окуджавы, О. Табакова, то меня они не удивляют и не очень раздражают. Россию они никогда не знали, не понимали, не чувствовали. Вполне возможно, что они искренни в своем упоении "свободой". Но вот перед выборами к этому хору присоединяется голос Н. Михалкова. Это уже совсем другое дело, это, на мой взгляд - акт прямого предательства. Он все хорошо знает, понимает, чувствует. То же можно сказать об Арбатове, которого никак не заподозришь в некомпетентности. И упомянутое заявление равносильно утверждению, что нашей стране не бывать великой державой. Сейчас это звучит, к сожалению, не так уж кощунственно, но тогда был 1989 год… И все-таки, так ли уж необходимы стране все эти дорогостоящие корабли? - спросит неискушенный читатель. Американский адмирал А. Мэхен, военно-морской теоретик и историк, совместно с Ф. Коломбом создал теорию "морской силы", считая завоевание господства на море условием победы в войне. Коротко всю теорию можно сформулировать так: кто владеет морем, тот владеет миром.
В понятие морской мощи государства в качестве основных компонентов входят изучение океана и освоение его богатств, состояние транспортного и промыслового флотов и их способность обеспечивать потребности государства, состояние и возможности судостроительной промышленности страны и т. д.
Но главным, решающим компонентом морской мощи государства является его военно-морской флот. И если это было верно во времена Мэхена, на рубеже 19-го и 20-го веков, то тем более справедливо сейчас, спустя столетие. Кроме задач общего, многоцелевого характера, имеющих, однако, в совокупности стратегическое звучание, современный флот способен решать сугубо стратегическую задачу - сокрушение военно-экономического потенциала противника ракетно-ядерным ударом по его жизненно важным центрам с моря. И решают эту задачу именно подводные лодки. В стратегической ядерной триаде (межконтинентальные баллистические ракеты наземного и подземного базирования, стратегическая авиация и стратегические подводные лодки) последние являются наиболее скрытным, подвижным компонентом. Кроме того, они еще и отвлекают на себя значительную часть ядерного потенциала противника.
Ну и как же мы относимся к этим суперприоритетным кораблям? Учитывая сроки службы подводных ракетоносцев и интервалы между появлением головных ракетоносцев предыдущих поколений, в конце текущего десятилетия можно было бы ожидать появления более совершенной стратегической системы (наиболее устойчивой, живучей составляющей - за счет ее скрытности), так как сроки службы большинства российских ракетоносцев заканчиваются в начале следующего десятилетия. Но Россия - единственная из стран, создающих подводные ракетоносцы, которая уже четыре года их не строит…
США свою кораблестроительную программу сворачивать не собираются. Более того, активно освобождаясь от старых кораблей, они ускоряют строительство новых. Строительство многоцелевых подводных лодок, например, идет с опережением графика (по 5-7 лодок в год!)
Известно, как упорно сохраняют они свои подводные стратегические силы на всех переговорах. Никакие ОСВ, СНВ не ограничили эту основу стратегической мощи США. Что же касается многоцелевых сил, то это - даже не предмет для переговоров. О них они вообще отказываются разговаривать.
Не снижается и оперативная готовность их подводных сил. Чего стоят одни только участившиеся случаи обнаружения американских лодок у нашего побережья. И это нашими-то ослабленными противолодочными силами!
Скажете, что это провокация, демонстрация мускулов? Ничуть не бывало! И морское ведомство, и администрация президента весьма раздосадованы этими промахами. Они просто поддерживают оперативную готовность флота, несут боевую службу, ведут разведку. Прагматичные американцы не станут тратить доллары впустую. Значит, это соответствует их национальным интересам.
Не пора ли и нам вспомнить о своих?
Великая морская держава… Мы с детства привыкли считать нашу Родину таковой. Но известная доля преувеличения в этом, конечно, была. Петр прорубил окно в Европу, создал флот, который при Гангуте получил боевое крещение. Это сражение не было решающим. Петру всего лишь удалось перехитрить шведов, избежать сражения с линейными силами и прорваться к западу от полуострова, напав на одиночный фрегат. Но это был первый в истории флота успех, и память о нем свята.
По-настоящему морской державой Россия стала при Екатерине Второй. Трехлетняя экспедиция собранных с бору по сосенке эскадр Орлова, уже сама по себе фантастическая, завершилась блестящей победой при Чесме и образованием Черноморского флота. Самыми, пожалуй, яркими страницами в истории нашего флота были последние годы 18-го столетия, когда Ушаков хозяйничал на Средиземном море. Это были действия зарождающейся великой морской державы. Но, почуяв конкурента на море, недавние наши союзники (и вечные соперники между собой) Англия и Франция объединились в борьбе против России. В битве при Наварине мы еще были им нужны, но слишком сильный флот России в их планы не входил.
Блокада Балтийского флота, атака Петропавловска на Камчатке, демонстративные набеги в Белом и Баренцевом морях и, наконец, Крымская война - это была война против флота России. Россия временно лишилась Черноморского флота, отсалютовавшего напоследок Синопом, и задача стать великой морской державой была отложена более чем на столетие.
Статусу великой морской державы в полной мере СССР стал соответствовать, пожалуй, к концу 70-х годов нашего столетия, когда наши многоцелевые лодки освоили интересующую нас часть Мирового океана, когда стратегические подводные лодки - как в техническом, так и в оперативном отношении - стали способными к выполнению своих задач в полном объеме, когда на флот стали поступать авианесущие корабли.
К концу 80-х годов мы имели мощнейший современный военно-морской флот, по боевой мощи и кругу решаемых задач сопоставимый с ВМС США. Конечно, тяжелый авианосный крейсер "Минск" по боевым возможностям значительно уступал атомному авианосцу "Нимитц", но в "эффекте присутствия" это различие было менее ощутимо. Наши подводные силы в целом также не превосходили силы вероятного противника. Но, во-первых, в самых новейших образцах кораблей, техники и вооружения мы к тому времени оказались уже впереди. Во-вторых, это соревнование - все же не спортивное.
Пути развития флотов существенно различались. Скажем, десантные силы и морская пехота ВВС США на порядок превосходили наши возможности в данном направлении, но в этом вопросе мы к приоритету и не стремились. На первый план выходила задача нейтрализации этого преимущества. В общем, направление строительства и развитие нашего флота соответствовало его предназначению. К концу 80-х годов ВМФ СССР надежно обеспечивал защиту национальных интересов страны в Мировом океане.
К сожалению, снижение боеспособности флота за последние восемь лет можно назвать катастрофическим. Количество кораблей, находящихся в строю, резко снизилось. Авианесущий корабль ("Адмирал флота Кузнецов") в составе ВМФ - единственный (было четыре). Черноморский флот, как оперативно-стратегическое объединение, прекратил существование. Базирование Балтийского флота сократилось до двух пунктов.
Строительство и судоремонт практически остановились, вооружение не обновляется, снабжение всеми видами довольствия, кроме денежного и продовольственного, прекращено. Впрочем, и заработную плату задерживают, и кормить матросов порой нечем. Боеспособность кораблей, находящихся формально в строю, вызывает тоже большие сомнения. О чем можно говорить, если нет топлива для выхода кораблей в море!..
Из всего, что составляет национальное достояние страны, необходимо особо выделить обороноспособность. Это костяк государственности. Не буду развивать сию мысль, ибо для большинства эта истина очевидна до банальности. Для тех же, кто не понимает, что даже в самой роскошной каюте тонущего судна не спастись (впрочем, можно перепрыгнуть на другое), разъяснения тоже излишни.
Понятие обороноспособности - очень емкое. Все компоненты, его составляющие, должны быть сбалансированы, должны находиться в тесной диалектической взаимосвязи. Малейшее нарушение этого единства ведет к сбоям, к определенному браку на выходе. Но говорить о мелких сбоях нынче не приходится. Крупные поломки, аварии - предвестники грозящей катастрофы - вот уровень понятий для характеристики современной обороноспособности.
И все же в обороноспособности всегда, в любом ее состоянии, есть свои приоритеты. Ну не может Россия обойтись без мощного военно-морского флота. Он еще жив, но надо отдавать себе отчет в том, что опасность гибели велика, что некоторые процессы (будем объективны) приняли необратимый характер. И одними благими пожеланиями этого не остановить. Хочется, как это ни наивно, обратиться буквально ко всем, кто что-то может сделать. Город, край, власть, ветераны, предприятия - все. Да ведь и были прецеденты в истории нашего флота, когда вся страна его поддерживала - вплоть до сбора денег!
Ведь военно-морской флот - национальное достояние. Он создавался веками титаническими усилиями всей страны. И это - не музейная редкость, это - крайне необходимый атрибут государства. Без флота Россия не только не сможет быть великой державой, она вообще не в состоянии будет защитить свои государственные интересы.
На праздновании 90-летия подводных сил в своем родном соединении я познакомился с бывшим врачом-подводником полковником медицинской службы Кублицким, ныне заместителем начальника медслужбы флота. Наши сыновья - однокашники по училищу и друзья. Володя Кублицкий, смуглый красавец по прозвищу Марио, служит на Северном флоте на атомной подводной лодке, вооруженной крылатыми ракетами большой дальности класса "корабль-корабль". По американской классификации она числится под названием "Оскар". Это не просто грозная сила на море. Против нее суперсовременные хваленые АУС попросту беззащитны.
Забегал Володя к нам, как обычно, и этим летом, находясь в отпуске. Тяжело, говорит, со снабжением, но ничего, плаваем, в этом году боевую службу отплавали.
А через месяц ко мне на работу (работаю я в комбинате школьного питания) забежали "представиться", прямо со свадьбы, два Сергея - мой сын, в качестве свидетеля жениха, и сам жених, Сергей Есюнин. Он служит на ракетном подводном крейсере стратегического назначения командиром БЧ-7 (боевой части управления). Досрочно получил звание капитан-лейтенанта. Естественно, служба меня интересовала больше, чем свадьба. Из морей не вылезаем, - состроил кислую мину жених. Нет уж, братец, таким известием ты у меня слезу не вышибешь. Такие лодки на боевой службе! Я обнял и расцеловал Сергея. Он решил, видимо, что это поздравление с женитьбой…
Чтобы неискушенный читатель получил хотя бы общее представление о технологическом уровне и боевых возможностях оружия, отмечу, что крылатые ракеты Володиной лодки применяются по данным МКРЦ (морской космической разведывательной системы целеуказания), а баллистические ракеты Сережиной - корректируют свою траекторию, "самостоятельно" определяя в полете свое текущее место по звездам.
Жив наш флот, и не просто жив, а очень грозен. Пока еще… И это едва ли не последняя надежда страны защитить свои национальные интересы.