Николай Черкашин - ТАЙНА "AРХЕЛОНА"

"ГОВОРИТ И ПОКАЗЫВАЕТ "ТЕЛЕАНДР""

Поздней осенней ночью "Архелон" пересек на глубине двухсот метров подводный желоб Романш, соединяющий обширную Бразильскую котловину с котловиной Сьерра-Леоне. Черное дирижаблевидное тело плавно пронесло свои куцые крылья над пропастью бездонного разлома океанского ложа, над пиками подводных хребтов, в водной толще которых не вращались винты ни одной субмарины. В вечной тьме глубин вздымались горные замки, слепленные друг с другом игрой первородного хаоса. Никем не виданные, они простирались на сотни миль, подпирая океан зубцами своих диких башен, кровель, пирамид, столпов... Горная готика этого инопланетного мира была столь же девственна, сколь и марсианские цирки, если не считать бутылок и пивных жестянок, нефтяных бочек и прочего хлама, сброшенного с судов и рассеянного по подводным плато, каньонам, седловинам, ущельям...
Из всех обитателей "Архелона" только Рооп созерцал сейчас призрачную тень величественного ландшафта, распростертого под килем атомохода. Тень эту вычерчивали самописцы на ленте эхолотного рекордера, и ее графитовая зубчатка напоминала старпому панораму родной Гааги. Бар-Маттай склонился над страницами "Неоапокалипсиса". "Веками, - бежало перо его по бумаге, - вели мы летосчисление от Р.Х.- рождества Христова. Теперь пошел новый счет: от Р.Х. - разрушения Хиросимы... "
В тишине командирской каюты горько улыбался Рейфлинт, читая вслух самому себе строки из журнала начала века:"Призыв нашего государя к миру базировался на желании создать такие условия морской войны, при которых бы усовершенствование способов войны убило самое войну".
А в трюме турбинного отсека Бахтияр ловил в дыму гашишного дурмана ускользающие губы Катарины... И не отрывался от окуляра микроскопа доктор О,Грегори в медицинском блоке.

Справа по борту проплывала вершина подводной горы Мак-хилл, которой не хватило лишь ста метров, чтобы стать островом. На каменистом пятачке Мак-хилла стояла металлическая тренога с яйцевидной стальной капсулой - гидрофон всеокеанской системы подводного прослушивания №144. Это творение человеческих рук походило на спускаемый аппарат, угнездившийся на чужепланетных скалах. Правда, и тренога, и капсула акустического приемника так густо обросли губками и кораллами, что напоминаи древний сосуд, оставшийся от затонувшей цивилизации. Морские звезды "терновый венец" вели у подножия гидрофона свою вековечную войну с мидиями и гребешками.
Толстые наросты морских желудей не помешали "подводному уху" уловить свиристенье лодочных винтов. Под обманчиво безжизненным черепом капсулы бесшумно сработала электронная автоматика...

Вахтенный оператор береговой гидроакустической станции "Сан-Педро" лениво подпиливал острые косточки маслин. Он глотал ихдля пользы пищеварения, ибо был уверен, что маслинные косточки рассасываются в желудке, как пилюли.
На пульте сигнализации уныло тлели синие огоньки молчащих гидрофонов.
В соседней комнате сидел репортер телевизионной компании "Телеандр" Дэвид Эпфель и просматривал то, что ему удалось записать сегодня на видеомагнитофон. Эпфель вглядывался в экран, кривил губы. Он был недоволен материалом. Он вел на "Телеандре" военно-морскую хронику и вот уже целый год безуспешно пытался преподнети зритеям "гвоздь сезона", подобный "Архелону". Сорокалетний и до недавнего времени малозаметный репортер сделал себе имя на "Архелоне" в тот день, когда пощелкал перед микрофоном кнопки на рукояте пуска ракет. Это он первый принес на "Телеандр" сенсацию: на борту стратегического атомохода - суперлепра ХХ. Это он вел встречи в эфире узников подводного лепрозория с их родственниками. Это он интервьюировал "врача-гуманиста" О,Грегори, бесстрашно отправившегося в подводный ад.
С тех пор, как Дэвид Эпфель прочитал телезрителям последнюю радиограмму с "Архелона", интерес миллионов к несчастной субмарине постепенно пропал и соответственно уменьшились гонорары "флагманского репортера флота", как любил называть себя Эпфель.
Нынешнее задание отнюдь не грело репортерское сердце - реклама противолодочного самолета "Орион", по сути, мало чем отличалась от рекламы колготок или шампуня для собак.
Вот на экране возникла низколобая морда четырехмоторного "локхида", наплыв на белую надпись под стеклами пилотской кабины - "майор Джексон". А вот и сам майор Джексон, командир воздушного корабля, - тридцатилетний блондин с челюстью боксера и красивыми губами. Говорит Джексон:"Как видите,наш "Орион" весьма похож на пассажирский самолет типа "Электра", какие курсировали раньше между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Это аэромагнитометр - главный наш инструмент для обнаружения погруженных подводных лодок".
В кадре появляется "флагманский репортер": "Не правда ли, это похоже на то, как если бы моя жена уронила в пенную ванну иголку, а потом искала бы ее с помощью магнита?" Подобными сравнениями Эпфель снискал себе популярность у зрителей:какую бы сложную технику ни представлял он с экрана, его репортажи были понятны любой домохозяйке.
"Да, - снисходительно улыбнулся майор. - Только иголка прилипнет к магниту, и дело с концом. У нас же сработает прибор, который покажет, что под водой находится большой кусок железа - подводная лодка.
Аэромагнитомер - лишь один из инструментов, с какими мы охотимся за субмаринами". Джексон хлопает по спине высокого парня в сером комбинезоне:"Лейтенант Говард. Оператор газоанализаторной установки "Снифер". Его аппаратура обнаруживает в атмосфере выхлопные газы от работающих дизелей подводной лодки."
Комментарий Эпфеля:"Электронное чутье наводит ваш "Орион" по газовому шлейфу, как нос ведет ищейку по запаху следа?"
"Точно так, - кивает майор и кладет руку на плечо коренастого крепыша: - Петти-офицер Кремер. Любит восточные сладости и полных блондинок. Это не мешает ему быть добрым баптистом и не мешает вести поиск субмарин с помощью теплопеленгатора. После прохода подводной лодки на поверхность всплывает ее тепловой след. Температура его ничтожна - на одну десятитысячную градуса кильватерный след теплее водной среды, но этого достаточно, чтобы Кремер доложил мне курс субмарины".
Майор Джексон благодушен, как фермер, представляющий своих помощников. "Мастер-сержант Бил Шенк. Лучший бейсболист острова Сан-Педро и шестнадцатый сын в семье чикагского мормона. Обслуживает аппаратуру по регистрации биологического следа подводной лодки". Предупреждая идиотский комментарий репортера, майор поспешил с объяснениями:"За каждой лодкой тянется шлейф из погубленных микоорганизмов".
"Но каким же образом улавливают его приборы?!" - искренне, не для публики, а сам по себе изумился Эпфель.
"Военная тайна!" - обескураживающе улыбнулся командир "летающей лаборатории".
"А что вы делаете, если след - тепловой, дымовой или планктонный - приводит вас к крадущейся под водой субмарине?"
"Мы сбрасываем радиогидроакустические буи".
"Вот эти? Как они похожи на огнетушители!"
"Эти огнетушители бывают двух типов: активные - пеленгуют лодку звуковыми лучами и выдают нам по радио данные о ее движении; пассивные - слушают шум лодки и транслируют его на борт. Бортовая ЭВМ сверяет спектр шума с образцами в электронной памяти и сообщает мне тип лодки, ее название и фамилию командира".
"Браво! Это похоже на то, как шериф определяет отпечаткам пальцев личность преступника". "Совершенно верно. Шумовой спектр каждой лодки так же индивидуален, как у человека - кожные узоры".
"И что вы делаете, если подводная лодка чужая?"
"В мирное время следим. В военное - сбросим на нее атомную глубинную бомбу "Лулу"".
"Лулу? Это имя придумал Аполлинер для своей возлюбленной! А как зовете свою возлюбленную вы, майор?"
Лицо Джексона тает на экране в сладчайшей улыбке: "Мими, если будет угодно, сэр!"
Этой фразой репортаж кончался. Эпфель пришел в ярость от убогости того, что записано. Он едва не нажал красную клавишу "стирание", как из аппаратного бокса его позвал вахтенный оператор. На светокарте срединной части Атлантики мигал индикатор гидрофона №144.
- Кажется, вам повезло! - усмехнулся офицер. - В кои-то веки в нашем районе неопознанный гидросферный объект. Скорее всего иностранная подводная лодка.
- Русская?! - У Эпфеля перехватило дыхание.
- Во всяком случае наших здесь нет... Поторопитесь! Экипаж самолета - бортовой номер дюжина - занимает свои места.
Все восторги по поводу редкостной удачи Эпфель загнал на дно души. Схватив портативный магнитофон, он опрометью бросился на стоянку, где дежурный "Орион" уже прогревал моторы. "Флагманскому репортеру" отвели место в проходе меджу кабинками операторов теплопеленгатора и газоанализатора. Весь полет за экранами индикаторов следили не глаза Эпфеля, а два живых объектива мониторов "Телеандра".
Майор Джексон вывел свой "Орион" в точку гидрофона №144. Он снизился так, что ветер стал швырять соленые брызги в лобовые стекла самолета. Джексон включил стеклоочиститель. Размеренно заходили щетки, и пилотская кабина напомнила майору уютный салон родного "форда".
Подводную лодку они взяли со второго галса - по радиационному следу.
Джексон поплевал на большой палец и нажал им на клавишу с надписью "сброс РГР". В воду посыпалась первая партия радиогидробуев... Выставив из воды усики антенн, буи ожили, посылая в толщу глубины сигналы, сплетавшиеся в ловчую сеть звуковых волн.

"Вахту" - какое промозгло-сырое, студеное слово для одних и нудное, сонно-укачивающее - для других. Вахтенный акустик "Архелона" матрос Бритт дремал, разморенный теплом электронных блоков станции. Ему грезилось, что он греется на флоридском пляже под настоящим летним солнцем, которого он не видел толком вот уже пятый год. Желтый головастик рисовал на экране полную подводную тишину - ровный круг. Бритт не заметил, как головастик слегка сбился и вычертил лимон с пупрышком в сторону правого борта. В наушниках, сдвинутых на виски, возникли слабые писки, но акустик уже забыл, как звучат посылки, испускаемые "квакером".

Бар-Маттай заглянул в рубку акустика и, заметив тревожное мигание индикатора, приложил брошенные головные телефоны к ушам. Среди привычных забортных шумов Бар-Маттай услышал четкие писки буев-шпионов.
В центральном посту за спиной Роопа Бар-Маттай нажал педальку ревуна боевой тревоги.
Все вокруг вздрогнули от полузабытой трели.
- В чем дело? - надвинулся на Бар-Маттая старший офицер.
- Из глубины грозит опасность нам... нараспев, будто строчку стиха, произнес Бар-Маттай.
Рооп, всегда сдержанный, взъярился:
- Не смей здесь ничего нажимать, болван ряженый!
Но тут в центральный пост ворвался Рейфлинт.
- Боцман, руль лево на борт! Глубина - тысяча футов. Боцман стронул манипуляторы, округлые и черные, как рукоятки самурайских мечей, и "Архелон" в крутом вираже зарылся в спасительную глубину.
В эту азартную минуту Рейфлинт напоминал хищного умного зверя, и Бар-Маттай, боясь встретиться с ним глазами, опустил взгляд на панель боевой электронно-информационной машины. Десятки разноцветных клавиш, испещренных "альфами", "дельтами", "тау", "омегами", являли грозную алгебру смерти. Буквы благородного греческого алфавита, буквы, которыми писали Гераклит и Протагор, Сократ и Гомер, были мобилизованы и призваны обозначать углы торпедных атак и боевых курсов. На глаза Бар-Маттаю попалась надпись "лимб чувствительности", и он подумал: как жаль, что на этом распятии человеческого мозга нет лимбов добра и милосердия.
Рейфлин прослушал глубину: буи-"квакеры" остались далеко за кормой "Архелона". Только тут он заметил Бар-Маттая, примостившегося за консолью боевой ЭВМ.
- Бог живет в океане, святой отец! - блеснул глазами коммодор. - И разумеется, под водой. Это только летчики уверены, что он на небесах. Аминь!
- Аминь, - глухо откликнулся Бар-Маттай.

Потеряв лодку, майор Джексон выставил три перехватывающих барьера. На это ушел весь бортовой запас радиогидроакустических буев. Но все было тщетно - атомарина не прослушивалась.
- Штурман! - разъярился Джексон. - Долго я буду ждать опознавания?! Чья эта лодка, раздери вас черт с вашей шарманкой!
Штурман-оператор откликнулся растерянно и подавленно:
- Командир, трижды вводил шумы в анализатор... Получается одно и то же... Но это невероятно! - Вы хотите сказать, что ЭВМ дает шумы вашей задницы?!
Штурман обиженно нажал кнопку выдачи информации, и на табло дисплея в пилотской кабине вспыхнул короткий текст:"Стратегическая атомная ракетная лодка "Архелон". Тактический номер S-409. Командир -коммодор Рейфлинт".
От изумления Джексон чуть не выпустил штурвал.
- "Архелон" погиб три года назад!
- Но это его шумы! - настаивал оператор.
Эпфель слышал эту перепалку в наушниках своего шлемофона. Более того, он видел, что показал дисплей. От одной только мысли, какая сенсация далась ему сейчас в руки, у Эпфеля взмокли под подшлемником волосы. Вот он, его звездный час! Завтра все телеграфные агентства мира разнесут невероятную новость, которую добыл он, хроникер "Телеандра" Дэвид Эпфель: "Архелон" жив! Завтра каждая секунда эфирного времени обернется для него золотой дождинкой...
Самое главное, что разговор Джексона с оператором остался на пленке. Большей удачи Эпфелю не выпадало за всю его репортерскую жизнь. Он еще раз прослушал перебранку: две последние фразы, в которых заключалось жемчужное зерно сенсации, звучали преотчесливо. Весь диалог занимал на пленке не больше метра. Уединившись в брезентовой выгородке бортового туалета, Эпфель дрожащими пальцами вырезал этот драгоценный метр и намотал ленту на стержень шариковой ручки. Стержень плотно влез в корпус, и Дэвид завинтил колпачок. Так-то оно надежней!
Весь обратный полет Эпфель придумывал шапки для столичных газет. Варьировал на все лады слово "призрак" и имя "Летучий Голландец": "Призрак из глубины", "Сто трупов на борту атомного "Летучего Голландца"", "Вечные пленники бездны"...
На аэродроме Сан-Педро оправдались худшие опасения "флагманского репортера". Прямо со стоянки его увезла машина с двумя молчаливыми соседями по бокам. Его доставили в небольшой каменный особняк, где капитан военной полиции, кислый субъект с желто-кровянистыми белками больных глаз, объявил Эпфелю, что все его записи, сделанные в базе как в блокноте, так и на пленке, подлежат изъятию, ибо данные полета составляют важную государственную тайну. Эфель в меру покапризничал, повозмущался, затем выложил блокнот и кассеты с магнитной и видеопленкой. Обязательство о неразглашении сведений, собранных на борту "Ориона", репортер подписал ручкой, на стержень которой был намотан "метр государственной тайны". Он спрятал ручку в карман под немигающим взглядом желтоглазого капитана, и пальцы его не дрогнули. О да, пальцы Эпфеля умели держать то, что в них попадало.

Смог поднялся до сорокового этажа и замер, укрыв город сизо-сиреневой пеленой. Эпфель вырулил наконец на окружной спидвей и теперь мчался так, что луна за боковым стеклом вытянулась и приняла очертания дыни.
Час назад он разыскал в старых блокнотах телефон Флэгги и набрал номер. В последний раз они созванивались года два назад, когда кураториум "Спасение "Архелона"" преобразовался в "Память "Архелона"". Но она узнала его голос.
- Алло, Флэгги! Я только что вернулся из Атлантики. Мне нужно срочно с тобой повидаться!
- Но... Мы уходим в гости.
- К черту гостей! Дело касается "Архелона"!
- Приезжай!
... Фары в тумане лучились крестообразно, как пропеллеры. Навстречу Эпфелю неслись машины и мотоциклы.
Флэгги и Сименс - вот те, кто поможет выпустить в эфир сенсацию, загнанную пока в корпус шариковой авторучки. Эпфель включил телевизор, встроенный в приборную панель. За работами коллег ему приходилось следить чаще всего в дороге - на слух да краем глаза. С мини-экрана глянуло миловидное личико Эрны Соул - самой красивой дикторисы седьмой программы. Раза два Эпфель пил с ней кофе в студийном баре, но дальше дело не шло... Посмотрим, что вы скажете, мисс Соул, когда по всем программам "Телеандра" будут греметь два имени - "Архелон" и "Дэвид Эпфель, флагманский репортер флота".
Скоростная трасса приближалась к вензелю развязки со съездом к дому Сименсов. Эпфель сбросил скорость и плавно вписался в бетонный вираж. Если бы Эрна смогла перебраться с экрана на свободное кресло, ее бы прижало сейчас к плечу водителя. Кажется, это было последнее, о чем успел подумать Эпфель. У его смерти было тупое рыло карьерного самосвала, вынырнувшего из тумана...