ВЕСЕЛОЕ ВРЕМЯ

Господи! Как мы только не добирались до своей любимой базы. Было время. Я имею в виду то самое славное время, когда в нашу базу вела одна единственная дорога и по ней не надрывались автобусы, нет, не надрывались: по ней весело скакали самосвалы и полуторки - эти скарабеи цивилизации. По горам и долам!
Стоишь, бывало, в заводе, в доке, со своим ненаглядным "железом", за тридцать километров от того пятиэтажного шалаша, в котором у тебя жена и чемоданы, а к маме-то хочется.
- А мне насрать! - говорил наш отец-командир
(у классиков это слово рифмуется со словом "жрать").
-Чтоб в 8.30 были в строю. Хотите, пешком ходите, хотите, верхом друг на друге ездийте. Как хотите. Можете вообще никуда не ходить, если не успеваете. Узлом завязывайте. Только подводнику известно, что в таких случаях нам начальство рекомендует узлом завязывать. Пешком - четыре часа.
Мы сигналили машинам руками, запрыгивали на ходу,
становились цепью и не давали им проехать мимо, ловили их, просили издалека и бросали им вслед кирпичами. Мы - офицеры русского флота.
- Родина слышит, Родина знает, где, матерясь, ее сын пропадает,
шипели мы замерзшими голосами и влезали в самосвалы, когда те корячились по нашим пригоркам.
Однажды влетел я на борт полуторки, а она везла трубы. Сесть, конечно же, негде, в том смысле, что не на что. Хватаюсь за борт и, подобрав полы шинели в промежность, чтоб не запачкать, усаживаюсь на корточки в пустом углу. Начинает бросать, как на хвосте у мустанга.
Прыгаю вверх-вниз, как дрессированная лягушка, и вдруг на крутом вираже на меня поехали трубы.
На мне совсем лица не стало. Я сражался с трубами, как Маугли. Остаток пути я пролежал на трубах,
удерживая их взбрыкивание своим великолепным телом.
А как-то в классическом броске залетаю на борт и вижу в углу двух приличных поросят.
Мы - я и поросята - взаимно оторопели. Поросята что-то хрюкнули
друг другу и выжидательно подозрительно на меня уставились.
"Свиньи", - подумал я и тут же принялся мучительно вспоминать,
что мне известно о поведении свиней. Я не знал, как себя с ними вести.
Вспоминалась какая-то чушь о том, что свиньи едят детей.
Дернуло. От толчка я резво бросился вперед, упал и заключил в объятья обеих хрюшек.
Ну и визг они организовали.
А вот еще: догоняем мы бедную колымагу, подыхающую на пригорке
(мы - два лейтенанта и капдва,механик соседей), и плюхаемся через борт.
То есть мыто плюхнулись, а механик не успел: он повис на подмышках на борту, а машина уже ход набрала, и тогда он согнул ноги в коленях, чтоб не стукаться ими на пригорках об асфальт, и так ехал минут десять. И мы, рискуя своими государственными жизнями,
его оторвали и втащили. Тяжело он отрывался. Почти не отрывался - рожа безмятежная, а в зубах сигарета. А вот еще история: догоняем бортовуху, буксующую в яме, и, захлебываясь от восторга, вбрасываемся через борт, а последним из нас бежал связист - толстый,
старый, глупый, в истерзанном истлевшем кителе. Он бежал, как бегемот на стометровке: животом вперед,
рассекая воздух, беспорядочно работая локтями, запрокинув голову; глаза, как у бешеной савраски,
на затылке, полные ответственности момента, раскрытые широко. Он подбегает,
ударяется всем телом о борт,отскакивает, хватается, забрасывает одну ножку, тужится подтянуться.
А машина в это время медленно выбирается из ямы и набирает скорость, и он, зацепленный ногой за борт,
скачет за ней на одной ноге, увеличивая скорость, и тут его встряхивает. Мы в это время помочь ему не могли, потому что совсем заболели и ослабели от смеха.
Лежали мы в разных позах и рыдали, а один наш козел пел ему непрерывно канкан Оффенбаха.
Его еще раз так дернуло за две ноги в разные стороны, что той ногой, которая в канкане, он в первый раз в жизни достал себе ухо. Брюки у него лопнули,и показались голубые внутренности.
Наконец, один из нас, самый несмешливый, дополз
до кабины и начал в нее молотить с криком "Убивают!".
Грузовик резко тормозит, и нашего беднягу со всего маху бросает вперед и бьет головой в борт, от чего он теряет сознание и пенсне...
А раз останавливаем грузовик, залезаем в него,
расселись и тут видим - голые ноги торчат. Мороз на дворе, а тут ноги голые. Подобрались, пощупали, а это чей-то труп. Потом мы ехали в одном углу, а он в другом.
У своего поворота мы выскочили, а он дальше поехал. Кто это был - черт его знает.
Лицо незнакомое.Вот так мы и служили.
Эх, веселое было время!