AТОМНИК ИВАНОВ.

Умер офицер, подводник и атомник Иванов. Да и черт бы, как говорится, с ним, сдали бы по рублю и за- были, тем более что родственников и особой мебели у него не обнаружилось, и с женой, пожелавшей ему уме- реть вдоль забора, он давно разошелся. Но умер он, во- первых, не оставив посмертной записки, мол, я - умер, вините этих, и, во-вторых, он умер накануне своей пят- надцатой автономки. Так бы он лежал бы и лежал и никому не был бы нужен, а тут подождали для прили- чия сутки и доложили по команде.Вот тут-то все и началось. В квартиру к нему по- стоянно кто-то стучал, а остальной экипаж в свой трех- дневный отдых искал его по сопкам и подвалам. Приятелей его расспросили - может, он застрял у какой- нибудь бабы. В общем, поискали, поискали, не нашли, выставили у его дверей постоянный пост и успокоились. И никому не приходило в голову, что он лежит в своей собственной квартире и давно не дышит. Наклевывалось дезертирство, и политотдел затребо- вал на него характеристики; экипажная жизнь снова оживилась. В запарке характеристики ему дали как уголовнику; отметили в них, что он давно уже не отлич- ник боевой и политической подготовки, что к изучению идейно-теоретического наследия относится отвратитель- но, а к последним текущим документам настолько про- хладен, что вряд ли имеет хоть какой-нибудь конспект. Долго думали, писать, что "политику он понимает правильно" и "делу" предан, или не писать, потом ре-шили, что не стоит. В копию его служебной карточки, для полноты его общественной физиономии, вписали пять снятых и двадцать неснятых дисциплинарных взысканий; срочно сле- пили две копии суда чести офицерского состава, а за- меститель командира, заметив, что у него еще есть в графе место, пропустил его по всем планам политико- воспитательной работы как участника бесед о правовомвоспитании воина. Сдали все собранные документы в отдел кадров и, срочно прикомандировав вместо него какого-то беднягу прямо из патруля, ушли, от всей души пожелав ему уго-дить в тюрьму. Отдел кадров, перепроверив оставленные документы, установил, что последняя аттестация у него положитель-ная. Аттестацию переделали. Сделали такую, из которой было видно, что он, конечно, может быть подводником, не без этого, но все-таки лучше уволить его в запас за дискредитацию высокого офицерского звания. Прошло какое-то время, и кому-то пришло в голову вскрыть его квартиру. Вскрыли и обнаружили бренные останки атомника Иванова - вот он, родной. Флагманскому врачу работы прибавилось. Нужно было оформить кучу бумаг, а тут еще вскрытие показа- ло, что на момент смерти он был совершенно здоров. В общем, списать умершего труднее, чем получить жи-вого. Медкнижку его так и не нашли, она хранилась на ко- рабле и ушла с кораблем в автономку. Сдуру броси- лись ее восстанавливать по записям в журналах, но так как журналы тоже не все отыскались, то все опомни- лись и решили, что обойдется и так. Флагманский врач пристегнул к этому делу двухмо- лодых подающих большие надежды врачей, а сам в тот день, когда пристегнул, вздохнул с облегчением. С помощью нашей удалой милиции удалось даже отыскать какую-то его двоюродную тетку Марию, кото- рая жила, как выяснилось, в самой середине нашей не- объятной карты, в селе Малые Махаловки. - Только сейчас приехать не могу, - сразу же зателеграфировала тетка, - я одна, старая уже, у меня еще корова, как ее бросить, да и картошка подошла. Из списанных с плавсостава подобрали надежного офицера, капитан-лейтенанта, и возложили на него по-хоронные обязанности. Такие офицеры, списанные с плавсостава, у нас есть. Они строят подсобные хозяйства, дачи, роют рвы, канавы, собирают картошку в Белоруссии, бывают на цели- не в Казахстане, назначаются старшими на сене, про- водят обваловку, руководят очисткой, раскладкой дер- на, доводят все это до ума, ремонтируют подъезды ивообще приносят много пользы. А этого офицера списали даже дважды. В первый раз по какой-то одной статье - то ли с язвой, то ли с какими-то камнями, - а когда он оформил все докумен- ты на списание и, сдав их, каждый день ходил и стол- бился, то через месяц выяснилось, что документы он сдал не поймешь где, и сдал он их не поймешь кому, и в том месте, где он их сдал, его никто не узнал. - Что же вы так? - сказали ему тогда. Вот тогда- то его и перекосило, и с ним случилось что-то сложное, то ли латинское, то ли латино-американское, и списал- ся он тогда по совершенно другой статье. Словом, чело-век был надежный. "Надежный" отправился на плавзавод добывать цинк. В этот цинк нужно было одеть гроб, который вме- сте с несвоевременно усопшим Ивановым именовалсябы "ценный груз двести". Завод насчет цинка был в курсе, но на заводе его повернули: лимит по цинку был израсходован, а буду- щий цинк должны были подвезти в течение месяца. - Вам же звонили! - вяло, как последний спарта-нец, отбивался "надежный". - Времена прошли, - сказали ему на заводе. - Куда ж его сейчас девать? - не унимался "на- дежный", потому что с самого детства привык никому иникогда не сдаваться. - А где он у вас до сих пор лежал? - спросили увядшими голосами заводские лупоглазые хитрецы. - Дома, - не понимал "надежный". - Вот пусть там и полежит, ничего страшного, сей- час уже холодно. Только окна, конечно, нужно будет открыть, - тут же приступили заводчане ко второму этапу сбережения усопшего, - а с батарей воду слить, и батареи заглушить. В этом поможем. На батареях у нас какое сечение? Ду-20? Ну вот... - Что "вот", - не понимал "надежно списанный", -в чем поможете? - В этом, - удивились его сообразительности за- водчане, - батареи заглушим, сварщика дадим. - Ну нет, так дело не пойдет, - начал было "спи-санный". - Ну, мы тогда не знаем, - сразу закончили с ним заводчане и в ту же минуту про него забыли. С тем, что "они не знают", списанный капитан тут же решил отправиться к начальству. По дороге он дол- го рубил воздух и говорил всякие выражения. - А-а-а, чтоб они подохли! - пожелал он им в за-ключение. Капитан впервые столкнулся с цинковой проблемой, и через десять минут ходьбы он окончательно решил идти к начальству, у которого, он был в этом совершен- но уверен и неоднократно убежден, череп толще, а ниж-няя челюсть увесистей. - А я-то думал, что его давно похоронили, - ото- рвалось от бумаг начальство с черепом, за заботами успевшее забыть, что у него когда-то кто-то умер. - Деньги вам собранные отдали? Ну вот! Что же вы? - А что вы сделали, чтоб этот цинк был? Почему не добились? Почему не настояли? - спрашивало на- чальство по нарастающей. - Расписываетесь тут, сто-ите, в собственном бессилии! - Нужно добиваться! - заорало наконец начальст- во. - А не демонстрировать здесь свои неспособности и беспомощность полнейшую! Рыть нужно! Рыть! Доро- сли тут до капитан-лейтенанта! Бог ты мой, какая ту- пость, какая тупость! Цинк ему ищи! Рот раскрой, по- ложи - он закроет и проглотит. Так, что ли? Я! Здесь! Поставлен! Не для цинка!!! Понимаешь? Не для цин- ка!..Идите. И не прикрывайте мелкой суетливостью сво- его безделья! Цинк чтоб был! Доложите! Все!!! Витамины на флот поступают в жестяных банках, а надо бы в ведрах, а может, и в бочках... Капитан пошел от начальства. По дороге он все вре- мя говорил три слова, из которых только одно было очень похоже на слово "провались". Пропадал он двое суток, потом появился мятый, ви- новатый и принялся с жаром отрабатывать. А медики тем временем, тихой сапой, по своим ка- налам справились насчет цинка, узнали, когда он бу- дет, сказали: "Ладно, мы подождем", - и сразу же до- говорились насчет деревянного. - Деревянный? - ухватились на заводе. - А цинковый уже не надо? - Надо, - сказали наши всегда спокойные меди- ки, - и цинковый и деревянный. Он у нас пока в моргеполежит. И положили. Когда же наконец появился цинк и из него сделали то, что хотели, впихнуть в него бережно сохраненного Иванова не удалось - чуточку не влез; ни в цинковый, ни в деревянный. - Он что у вас там, вырос, что ли? - злобно ворчади заводчане, уминая Иванова, который если где и вле- зал в одном месте, то тут же вылезал в другом. Не хва- тало всех размеров сантиметров по двадцать. - А кто снимал мерку? - спросил начальник заво- да, когда эта неувязочка всем порядком поднадоела. Оказалось, что мерку снимал матрос, который уже уво-лился в запас. Начальник завода очень изобретательно облегчилдушу и сказал: - Чтоб в следующий раз мерку снимал офицер, - подумал и добавил: - Капитан-лейтенант, а сейчас чтоб влез! Влез! Хоть всем заводом пихайте. Вы у меня по- страдаете... за Отечество. Я вам сделаю соответствую-щее лицо... После этого заводчане поделили силы: одни с чувст- вом передали Иванову, чтоб он влез, и начали его за- пихивать с завидным вдохновением, другие принялись обхаживать медиков - ходили как очарованные и за- глядывали им в глаза. Минут через пять они решили, что хватит облизывать, и приступили: - А может, мы отпилим где-нибудь там у него ку- сочек, а? Маленький такой, а? - голос их непрерывно зацветал мольбой. - Незаметненький такой, как вы счи- таете? Мы потом сами похороним. А может, у вас есть что-нибудь такое? Может, можно будет его полить чем- нибудь, растворить там чуть-чуть, а? Ему же все равно,как вы считаете? - Не знаем, - сказали медики, покачали головами и уехали, оставив на заводе Иванова до вечера. Вече- ром он должен был быть отправлен. И билеты были, - в общем, тоска. - Делай что хочешь, - сказал начальник завода на- чальнику цеха, - режь, ешь, но чтоб влез! Влез! Хо- чешь, сам ложись впереди и раздвигай! Хочешь - не ло- жись! Хочешь - мы тебя вместо него похороним. В об-щем, как хочешь! Начальник цеха хотел, он очень хотел; он до того обессилел от того, что хотел, что был готов сам лечь ираздвигать. Но вдруг все обошлось. На флоте в конце концов все обходится, все получается, делается само собой, ненадо только суетиться... В конце концов вышли пять решительных жлобов и, под массу бодрых выражений, в три минуты запихала атомника Иванова в дерево и в цинк, как тесто в бан- ку. Попрыгали сверху и умяли. Заткнули аккуратно гвоздиком те места, которые повылезли, и запаяли. Де-лов-то... А в это время в нашем тылу добывалась машина, Списанный капитан метался одинокий и слепой от горя. Он уже выяснил, что в эту минуту из восьмидесяти двух машин - тридцать два "газика", а остальные по- сле целины не на ходу, а на ходу один самосвал, да итот - мусорный. Заболевший от такой невезухи капитан был готов везти запаянного в цинк Иванова на мусорном само-свале. - Да вы что? - сказали в тылу и не дали самосвал. И все-таки он его довез, на попутках, щедро посы- пая дорогу поллитрами. На вокзал приехали за два-дцать минут до отхода поезда. - Куда?! - рявкнула проводница и загородила про-ход. - У нас разрешение есть, - задуревшим с дороги голосом прошептал капитан: он всю дорогу, в минусдвадцать, ехал сверху. - Назад! - не унималась проводница. - Я тебе дам "разрешение", а людей я куда дену?! Она вытолкнула капитана вместе с ящиком назад. Капитан, совершенно обессиленный белым безмолвием, вытащил собранные на Иванова деньги и, стыдно ска- зать, угостил проводницу четвертным. - Ну ладно, - сжалилась она, - волоките, сейчаспокажу куда. Гроб заволокли, куда показали. Не успели тронуть- ся с места, как появился бригадир. - Где тут эти похоронщики? - бригадир смотрел так, будто заранее знал, кто где нагадил. - Ты, что ли? - ткнул он пальцем в капитана, и у капитана сразу же забился пульс. - Да? Документы давай. Капитану нельзя было волноваться. Пальцы его на-конец достали документы. - Ну, так и знал, - вздохнул бригадир, - непра- вильно. На следующей слазь. Не забудь его прихватить. Проверю. Знаю я вас, был уже один такой про-хвост, намаялись. Достался еще один четвертной. Все-таки есть хоро- шие люди, есть; сейчас он на тебя наорал, набрызгал, а сейчас он уже хороший человек и ты его полюбил,испив до дна радость прощенья. - Ты когда в следующий раз повезешь кого-ни- будь, ты обязательно все правильно оформи, - обхва- тил капитана за плечи бригадир, - да, и смотри, он у нас, сам понимаешь, где едет, у нас иногда "Жигули" раздевают, не то что твоего родственника; цинк - это вещь; приедешь, его снимать - а цинка нет, и давно уже один покойник голый едет. Было такое, бесплатнодарю, - бригадир хохотнул. Капитан выбегал на каждой станции. И началась дорога. Многим мы ей обязаны, дороге. Ты едешь, и едут мимо тебя: мясо, масло, "а как у вас", дети, тещи, подарки, какие-то праздники, каникулы. О чем только люди не говорят, чем только они не жи- вут; а ты как с другой планеты, будто и не жил нико-гда... Через двое суток ему стало казаться, что он давно уже живет в вагоне, что он родился здесь, среди плача детского, мято лежащих тел, бесконечных закусываний, чая и торчащих в проходе ног. Он отдался безразличию и теперь почти все время сидел у окна смотрящим впе- ред. А навстречу ему неслась Россия... Россия... огром-ная страна... Капитану предстояла пересадка. Не будем ее опи- сывать, а то все увеличится втрое. Скажем только гром- ко: "Хорошо!" Хорошо, что люди пьют. А может, и не люди, а отдельные граждане, но все равно - хорошо. Сколько бы дел не было сделано, вот так, с лету, в один присест, если б они не пили; и наш капитан никогда бы не попал вовремя с оцинкованным Ивановым с вокза- ла на вокзал. Пускай они пьют. А если б они не пили, то стоило бы, наверное, для пользы дела, ее им при- вить - привычку пить. Наверное, стоило бы... А вот и станция Малые Махаловки, похожая на ты- сячи наших пустынных беленьких станций. Не прошлои пяти суток. Поезд встречали двое - тетка и бородач. Капитан каким-то внутренним чутьем почувствовал тетку Марию и конец своего путешествия и наполнился, в который раз за дорогу, счастьем, подпрыгивающим ликованием. - Вот! - через каких-нибудь пять минут восклик- нул капитан и, израсходовав на улыбку весь имеемыйсахар, указал на гроб: - Сам! Он чуть не добавил: "Красивый сам собой", но вовремя спохватился. Ему опять стало хорошо. Это "хо- рошо" накатывало на него волнами, и сейчас он был просто рад за себя, за Иванова, за окружающую среду, опять за себя, за тетку Марию, как будто привез ей не гроб, а кусок золота. И вообще, чем дальше от флота, тем больше он испытывал за него гордость; гордость за нашу боеготовность, ощущал прочные узы родства... - Что еще... документы, фотографии - вот! - Слышь, милок, - неуверенно засомневалась тетка Авария, - а вроде... это и не Мишка вовсе... Иванов-то... я его маленьким помню, после не видала... позабыла уже, а волосики у него вроде черные были, да и курно- сый он, а этот какой-то... лысый, что ли? Дитя флота мгновенно приехало на землю. Капитана прошиб крупный пот, все вокруг промокло и стало гнус-ным. - Да ты что, мать! - земля уверенно поехала из-подног. - КАК НЕ ТОТ?! - МАТЬ!!! - заорал он, вложив в этот крик все свои раны, отчаянье, цинк, бригадира, дорогу, черт-те что. - Мать! Это ж... не мальчик кудрявый, это ж... мужчина, и потом он... эта... под водой, подводник он, мать, подводник, а там не то что на себя, на лошадь небудешь похож! - Ну тогда ладно... конечно... чего уж там... это я так, - быстро согласилась, испугавшись его, тетка Ма- рия и виновато уставилась под ноги.Бородатый с ходу понял, в чем затор. - Вылитый Мишка, - он тоже испугался, что поми- нок не будет и этот сейчас подхватит гроб и поминай как звали, - вылитый. Я его, мерзавца, вот с такого возраста, - (он отмерил сантиметров двадцать), - знаю.Вылитый. - Ну вот! - вырвалось у капитана. К нему сразу вернулась ушедшая было куча здоровья. - Дааа, ну ты, мать, даешь! Мишку не узнать, а? Дааа! - теперь ему опять стало хорошо, даже как-то молодцевато стало,раскудрись оно провались! - Ну ладно, граждане, - махнул рукой куда-то в сторону капитан, - вам - туда, а мне - обратно. Изви-ните, если что... - Ну нет, милый, ты чего эта? - бородач встал ря- дом. - Привез и давай мотаем? Вам, значить, туда, а нам отсюда, так, что ли? А поминки? А народ? Не пус- тим! - он вдруг взял капитана под локоток. Рука у де- да была деревянная, и капитан понял - точно, не пус-тят. - Так... флот же тоже ждет... боевые кораб-лиии, - замямлил он. - Подождет, не обломится, - обрубил бородач, - народ тебя ждет. А мы тебе справку заделаем... печать... вроде ты у нас приболел, что ли, - борода так захохо- тал, что какая-то впереди крадущаяся тетка с кошелкой присела, дернула головой, заверещала: "Милиция!" - имотанула куда-то совсем. Действительно, все было готово. С Ивановым разде- лались в момент. Никто так и не вспомнил, был ли он черным или, может, сразу лысым. Праздничный стол раздался в осеннем великолепии. Это был какой-то ве- дерный край: в середине стола стояла такая ужасная бутыль самогона, такой величины и прозрачности, что сквозь нее была полностью видна высоко поднятая табу-ретка. За столом сидели старики и старушки, празднично убранные. На стариках так горели ордена и медали, что стояло сплошное сияние. У одного векового деда, с се- ребряной в пояс бородой, кроме всего прочего было ещечетыре Георгиевских креста. Через двадцать минут за столом все были свои. Ста- рики с интересом рассматривали Мишкины медали за десять и пятнадцать лет безупречной службы. Они пе- редавали их друг другу, и каждый обязательно перево-рачивал и читал вслух. - Дааа. Нам такие не давали. Они теперь вон ка- кие. Молодца, Мишка, молодца, не посрамил, дааа... Вскоре капитан решил, что ему нужно что-то ска- зать, а то через пару минут, он так прикинул, сказать он уже ничего не сможет, через пару минут он уже смо- жет только закивать это дело. Он встал и сначала бес- связно, а потом все лучше и лучше начал говорить про флот, про море, про Мишку, которого совсем не знал, и чем больше он говорил, тем больше ему казалось, что он говорит не про Мишку, а про себя, про свою жизнь, про службу, про флотское братство, которое, гори оно ясным пламенем, все равно не сгорит, про Родину, про тех, кто ее сейчас защищает и, в случае чего, не пожа- леет жизни, про священные рубежи... - ...Пусть у них все будет хорошо, - голос капита- на звенел в наступившей тишине, - пусть они не горят, не тонут; пусть им всегда хватает воздуха; пусть они всегда всплывают; пусть их ждут на берегу дети, любят жены, их нельзя не любить, товарищи, их нельзя не лю- бить! - И так у него получалось складно и гладко, и, может быть, в первый раз в жизни его так слушали, может быть в первый раз в жизни он говорил то, что думал; и у людей блестели на глазах слезы, может быть, в первый раз в жизни с ним такое происходило... У него вдруг перехватило горло, он запнулся, махнул рукой; все задвигались, а какая-то тетка, как и другие, наполовину не понявшая, но видевшая, что человек мается, схватилась ладонью за щеку и забормотала: - Ох, мамочки, бедные вы мои, бедные... Пир шел горой. С капитаном все хотели поцеловать- ся. Особенно не удавалось вековому деду. - Гришка! - прорывался он. - Язви тя, ты что, за- раза, второй раз лезешь? А ну брысь! Громадный Гришка, лет шестидесяти, смутился ипропустил старика. - Ну вот, милай, ну... дай я тебя поцелую! Потом пели морские песни: "Славное море - священ- ный Байкал", "Варяг"; капитан тут же за столом обу- чил всех песне "Северный флот не подведет"... Вскоре его отнесли на воздух, надели шапку и уса- дили на лавочке. Он сидел и плакал. Слезы текли по не бритому еще с вагона лицу, собирались на подбородке и капали в жадный песок. Он говорил что-то и грозил в темноту - видно, что-то привиделось или вспомнилось, что-то свое, известное ему одному. Горе сменилось, теперь он хрипло смеялся, мотал ху- дой головой и бил себя по колену; потом повторил раз двадцать: "Помереть на флоте - ни в жисть", упал славки, улыбнулся и заснул. Его подобрали и отнесли в дом, чтоб не застудился. Капитана отпустили через неделю. Он всучил-таки тетке Марии оставшиеся деньги, прибавив от себя. Тетка смущалась, махала руками, говорила, что не возьмет,что бог ее за это накажет. Его долго вспоминали, желали ему через бога здо- ровья, счастья в личной жизни и много детей. А вскоре после этого случая в дом к тетке Марии ворвался кто-то в огромной, черной шинели, схватил ееи затискал. У тетки остановилось дыхание, она узнала Мишку, курносого, черноволосого, как в детстве... Она вяло отпихнулась от него, села на случившийсятабурет и замерла. Она не слышала, что Мишка орал. Лицо ее как-то заострилось, она впервые почувствовала, как бьется ее сердце - бисерной ниточкой. Губы ее разжались, она вздохнула: "Бог наказал", - мягко упала с табурета напол и умерла. На деревне говорили: "Срок пришел", а вскрытие по- казало, что на момент смерти она была совершенно здо-рова. Были поминки. Мишка, которому рассказали, что он вроде бы помер, напился и пел в углу; остальные пели "Варяга", "Славное море - священный Байкал" и "Се-верный флот не подведет".