КАПИТАН 1 РАНГА Н.А.ТЕМИНДАРОВ
СЛУЖБА НА ТОФ И НОВЫЕ НАЗНАЧЕНИЯ

Закончился наш трудовой переход с Северного на Тихоокеанский флот.
Потом потянулись дни и месяцы службы с выполнением снова полного курса задач и вступлением корабля в состав 1-й линии. И по этому переходу мне вспоминается один поучительный случай в поведении нашего командира капитан-лейтенанта А.Донаконяна.
Он был по природе своей как-то хитроват и осторожен и умел уклоняться от работ и нарядов, связанных для него с каким-либо беспокойством и риском. Среди матросов о нем ходила такая поговорка: "Самый главный из армян - Микоян, самый храбрый из армян - Баграмян, самый хитрый из армян - наш Артём Довиконян". Он сам знал об этой шутливой поговорке и спокойно к этому относился. Но мне же запомнилось другая, не совсем командирская его черта.
В конце 1958г. нашей С-288 командование поручило стрельбу боевой торпедой для проверки их надежности - так делалось в те годы на каждом флоте почти каждый год. Выгрузили мы все свои торпеды, погрузили одну боевую у пирса на м.Эгершельда, и на следующий день должны были отстрелять её в районе безлюдного о.Карамзина, по северному его мысу.
Командир наш целый день был суетлив и озабочен. Вначале он, кажется, сделал попытку уклониться от этой задачи, по комбриг - капитан 1 ранга Попов - был непреклонен, всё уже запланировано штабом флота. Стало известно, что на корабле обеспечения будет сам командующий ТОФ адмирал В.А.Фокин - очень уважаемый тогда командующий. Он знал и помнил всех командиров кораблей по имени и отчеству и, как правило, лично провожал каждый корабль в автономное плавание и на боевую службу, и лично их встречал из похода.
Итак, утром следующего дня мы вышли в море, заняли своё место в небольшом полигоне севернее о.Карамзина, легли в дрейф и стали ждать прибытия корабля обеспечения. Погода стояла хорошая. По приказанию командира я уточнил своё место в районе, рассчитал курс и время движения до точки залпа заданной скоростью и все доложил командиру. Прибыл корабль обеспечения - опрятный ЭМ пр.30бнс под флагом командующего флотом, произвели обмен опознавательными и позывными по семафору. Мы запросили разрешение на погружение и выполнение задачи. После получения квитанции (подтверждения), перед погружением, я ещё раз уточнил своё место и расчеты.
Погрузились на перископную глубину (8м) и начали движение в точку стрельбы малым ходом (4 уз.). Командир занял свое место в боевой рубке у командирского перископа. Мне было приказано стоять у зенитного перископа и постоянно уточнять курс и время движения до точки стрельбы торпедой. Я заблаговременно зарядил фотоаппарат зенитного перископа, чтобы сфотографировать момент взрыва торпеды. Командир объявил: "Боевая тревого, торпедная атака!" и дал команду в 1 отсек: "ТА №1 приготовить к стрельбе боевой торпедой!" По голосу командира чувствовалось, как он взволнован, да и все мы, пожалуй, волновались - ведь не каждый день и не каждому приходится стрелять настоящей боевой торпедой.
Командир приказал мне докладывать время хода до точки залпа через каждую минуту. Он стал метаться между боевой рубкой и ЦП, часто требовал доклады о глубине погружения и курсе корабля. Его волнение, видимо, передались всему личному составу ЦП. И вот когда уже была дана команда в 1 отсек "1-й ТА товсь!" боцман на горизонтальных рулях не удержал дифферент, и ПЛ увеличила глубину погружения на 1-1,5м. При этом командирский перископ ушел под воду. Раздраженный командир бросился в ЦП и закричал на боцмана, выругавшись при этом матом. Создался дифферент на корму около 2, лодка подвсплыла на глубину 7м. В зенитный перископ я уже четко видел мыс острова и доложил командиру, что мы вышли в точку залпа. Прозвучала команда "Пли!"
ПЛ как бы вздрогнула всем корпусом, и из 1 отсека доложили: "Торпеда вышла. Боевой клапан на месте". Потянулись секунды ожидания взрыва. Буквально через 3-4 с над нами раздался какой-то глухой хлопок. Глядя в перископ, я заметил белёсый дымок и напряженно ждал взрыв, который готовился сфоторгафировать, но взрыва не было. Прошли и расчётные секунды хода торпеды, а взрыва всё не было. Акустик доложил, что шум хода торпеды потерян. И тут раздался слабый звук взрыва гранаты, потом второй, и третий. Это был сигнал - приказание на всплытие.
Был продут балласт, и лодка всплыла в позиционное положение. С корабля обеспечения нас начали сразу запрашивать по радио и семафором: "Что случилось? Доложите обстановку". Оказалось, что торпеда наша почти в точке стрельбы выскочила из воды и при падении взорвалась в воздухе. Наблюдателям с ЭМ показалось, что взрыв был почти в точке поглужения ПЛ. Можно представить тревогу и беспокойство командующего флотом, пока мы не всплыли. После доклада нашего командира об обстановке был получен приказ следовать в базу.
И тут капитан-лейтенант Донаконян начал поносить всех и вся за эту странную неудачу: и торпедистов - за "плохую" приёмку торпеды, и рулевых - за "плохое" держание курса и глубины. И мне досталось за "плохие" доклады о месте лодке, хотя вины своей я совсем не чувствовал. Потом было дня два разбирательства с созданием компетентной комиссии, после чего получили приказание принять другую торпеду и готовиться к повторной стрельбе.
На этот раз все прошло иначе. Мы выполнили задачу, как говориться, без сучка и задоринки, отстрелявшись точно по заданию и плану. Торпеда прошла заданное расстояние, на заданной ей глубине, и взорвалась при ударе о скалистый мыс. Удалось и сфотографировать момент взрыва. Сначала из воды поднялся пологий бугор, потом вырос большой куст из водяных струй и обломков камней, и лишь через несколько секунд раздался тупой удар по корпусу, как удар большим бревном по носу корабля, с последующим шуршащим звуком по всему корпусу. После всплытия получили мы по семафору благодарность от заместителя командующего флотом за успешное выполнение задачи. И с хорошим настроением возвратились в базу.
Только командир наш был мрачноват и грустен. Оказалось, что уже получено заключение комиссии о первой стрельбе, в котором к действиям экипажа претензий никаких не было. Торпеда могла (после выхода из ТА) выскочить из воды из-за заклинивания горизонтальных рулей. Была еще какая-то неисправность во взрывателях. Вот почему наш командир был мрачен - он стыдился своего поведения при первой стрельбе.
После этих событий, несмотря на то, что меня уже зачислили на учебу в штурманских классах, я окончательно решил стать командиром ПЛ. В 1967г.,когда, окончив специальные командирские классы, я был уже командиром С-262 пр.613, все в той же 4-й БСРК, пришлось выполнять такую же задачу по проверке торпед и стрелять по тому-же о.Карамзина. И первый опыт на С-288 мне, конечно же, пригодился.
Проучился я на штурманских курсах, которые, к моему сожалению, по чьему-то странному решению на тот год были организованны во Владивостоке, при ТоВВМУ им.С.О.Макарова, до лета 1959г. А я-то рассчитывал побывать снова в Ленинграде, стряхнуться, как говориться, провинциальную "пыль с ушей", походить по театрам, концертным залам и музеям. Но не тут-то было. Проучились мы почти год по училищной программе в составе группы, всего около 20 человек, и, на мой взгляд, почти ничего нового и полезного по своей штурманской специальности не получили. Об этом на встрече с флагманским штурманом ТОФ контр-адмиралом В.И.Дмитриевым я имел неосторожность открыто заявить, на что последовала его раздраженная реакция, которая едва не стоила мне отчисления и строгого раказания. Это ещё раз показало, как начальство наше не любило и боялось справедлиой критики, хотя, на словах, лицемерно ратовало за свободу критики и самокритики. После окончания штурманских классов отдел кадров предложил мне идти штурманом на новостроящиеся атомные лодки. Но от этих предложений, посоветовавшись со знакомыми командирами ПЛ, я отказался (тогда на АПЛ назначали только при добровольном согласии). Отказался потому, что на АПЛ предстояло прослужить не менее 2-3 лет штурманом без перемещения по службе. А я уже хотел скорее попасть на учёбу, на специальные классы командиров ПЛ. Отказался, может быть, и к счастью, потому что от тех первых экипажей АПЛ сегодня мало кто остался в живых. Но потом, уже без моего согласия, меня назначили штурманом на дизельную ракетную ПЛ пр.629, которая строилась в Комсомольске-на-Амуре.
Экипаж должен был комплектоваться на эскадре ПЛ, на Камчатке. Командиром этой крейсерской ракетной лодки К-75 был назначен уже опытный моряк-подводник, капитан 2 ранга Владимир Сергеевич Сусоев - статный мужчина с живым, симпатичным лицом и добрыми карими глазами. Оказалось, что он был со 2-го курса ТоВВМУ отправлен солдатом на фронт и провоевал почти 2 года в самые трудные годы войны, имел боевые награды. После Сталинградской битвы, когда наступил окончательный перелом в ходе войны, их, курсантов, вернули в училище, и дали возможность доучиться. Мы, молодые офицеры, уважали своего командира. Он был всегда спокоен и выдержан при принятии решений, но уж потом - тверд и требователен и, как правило, справедлив. Жаль, что недолго пришлось с ним служить.
После приема корабля от завода в Комсомольске-на-Амуре, достройки и испытаний во Владивостоке, в конце 1960г. мы прибыли на Камчатку, в б.Крашенинникова, в состав 29-й дивизии ракетных ПЛ.
В апреле 1960г. во Владивостоке родился у нас второй сын, которого назвали Тимуром. И за второго сына я был глубоко благодарен жене своей Зоеньке, и по-прежнему преданно её любил. Если говорить об отношениях к женщинам вообще, буду откровенен: остался я неисправимым однолюбом. Нельзя сказать, что не было встреч с другими женщинами. Но каждый раз, как только мне начинало казаться, что дело идет к возможному роману, я ужасно смущался, краснел и начинал говорить, что уже женат, что у меня есть сын (потом два и три) и что я их очень люблю и никогда не брошу. После этого одни с презрением фыркали или оскорбив словесно, уходили, другие благодарили за откровенность и, оставшись друзьями на какое-то время, забывались потом.
29-й дивизией командовал тогда капитан 1 ранга Иван Иванович Щербаков. Желтый, словно озлобленный на что-то, смотревший на всех подозрительно своими колкими серыми глазами. Наш командир В.С.Сусаев вскоре заболел "сердцем" и после госпиталя, в свои неполные 45 лет, был признан негодным к службе на ПЛ, после чего уехал преподавать курсантам ТоВВМУ.
К ому времени я был уже старшим помощником командира К-75 и принял дела командира, хотя и не был назначен временно исполняющим обязанности. Период с 1960 по 1963г. для меня был самым трудным в службе на ПЛ. Я нес на своих плечах всю служебную нагрузку - и старпома, и командира корабля - с ответственностью за 90 человек экипажа. Успешно сдал все зачеты на допуск к самостоятельному управлению ракетной ПЛ пр.629 (кстати, практические зачеты по управлению кораблем сдавал известному капитану 1 ранга Голосову, о котором упоминает наш однокашник В.В.Брыскин в своих воспоминаниях о ТОФ). Более года я практически сам управлял К-75, хотя на некоторые выходы в море, временно и формально, назначали к нам других командиров. Старался выполнять свои обязанности чётко, и К-75 выглядела, по всем вопросам, не хуже других, и даже отличалась в лучшую сторону. Но меня, не знаю уж почему, невзлюбил комдив.
Как-то мы после выгрузки ракет на регламентную проверку подходили к пирсу. На этот раз никто из командиров к нам прикомандирован не был, и кораблём управлял на мостике при швартовке я один. Командир дивизии И.И.Щербаков к тому времени, уже был в звании контр-адмирала. И он с пирса начал командовать мне, как подходить и что делать при швартовке. Его команды, как правило, были запоздалыми или совсем неверными, и я их не выполнил, но подошел к пирсу и отшвартовал лодку чётко. Он же при этом гневно расхаживал по пирсу, ругался громко и грозился снять меня с должности. После швартовки я подошел к комдиву и доложил о выполнении задачи по выгрузке ракет. На вопрос, почему не выполнял его команды при швартовке, я откровенно ответил: "Извините, товарищ адмирал, если бы я выполнял ваши команды, то обязательно бы разбил и корабль и плавпирс". На это он лишь гневно посмотрел на меня и, махнув рукой, быстро пошел на берег.
Но самым кульминационным моментом в наших отношениях был случай, когда на одном из занятий по командирской подготовке он поручил мне подготовить расчёты боевого похода ракетной ПЛ пр.629.
К назначенному занятию я, добросовестно поработав с документами, подготовил все расчеты по переходу ПЛ в вероятный район боевых действий - западное побережье США, в район баз Сан-Франциско и Сан-Диего, в 350-км зоне досягаемости тогдашних наших ракет. По моим расчетам получалось, что наши лодки 629-го проекта не только не смогут выполнить такую боевую задачу, но и не дойдут до района боевых действий и будут уничтожены силами вероятного противника уже на 3-м сеансе всплытия для зарядки АБ.
Дело в том, что к тому времени США на линии о.Гуам - Алеутские острова уже создали постоянно действующий противолодочный рубеж глубиной более 200 миль. Кроме того, вдоль всего западного побережья уже действовала зона гидроакустического наблюдения с дальностью около 500 миль. И когда я приложил эти тактические расчёты, то получалась для нас совсем грустная картина. Когда же всё это я доложил на занятиях перед командироми и старпомами нашей дивизии, наш комдив взорвался гневными криками, ругая все мои расчеты, и прогнал меня с занятий. Я тогда не знал, что мне делать от обиды, и с еще большим нетерпением ждал назначения командира на К-75.
Его назначили лишь в конце 1963г. Это был командир с соседней БПЛ (лодки пр.641), капитан 2 ранга Александр Игнатьевич Федюковский - чуть полноватый, среднего роста брюнет, с похожими на запорожца черными усами. Он оказался грамотным, вдумчивым человеком и добродушным остряком.
Теперь мне стало намного легче. Командир меня понимал и во многом поддерживал и советом, и своим опытом. Он настоял на восстановлении меня в списке перспективных офицеров. И с его же помощью и поддержкой, уже будучи капитаном 2 ранга, я был направлен в 1965г. в Ленинград, на Специальные классы командиров ПЛ.
За всю службу на кораблях особых наград я не получил. Правительственных так и не заслужил - как по причинам, зависящим от меня, так и по независящим. Например, за переход Северным морским путём с Дальнего Востока на СФ к награде меня не представили только потому, что я отказался предоставить свою командирскую каюту прикомандированному на переход из Москвы командиру дивизиона (на ТОФ была такая традиция, что ни один комбриг ПЛ при выходе в море никогда не занимал каюту командира, а размещался всегда в каютах старпома). А на СФ в 1970г. к 100-летию со дня рождения Ленина уже было написано на меня представление на какой-то орден. Но я имел неосторожность на одном из партийных активов выступить с критикой начальства эскадры за частые субботники, проводимые совсем не по-ленински. Этого было достаточно, что-бы отставить моё представление.
Всяких ценных подарков получил я много, но об одном хочу рассказать особо. Когда я уезжал на командирские классы и прощался с экипажем К-75, утром, после подъема военно-морского флага, командир ПЛ капитан 2 ранга А.И.Федюковский объявил перед строем о моём откомандировании на учёбу. Весь строй одобрительно похлопал мне. Потом вдруг вышел из строя строевой старшина экипажа главный старшина Н.И.Весёлкин и от имени всего личного состава вручил мне часы "Полет", купленные на деньги, собранные у старшин корабля. Это для меня было полной неожиданностью, удивило и очень тронуло - подарок тех старшин, с которых я строго требовал и которых нередко наказывал за упущения. Признаться, этот подарок для меня стал самой дорогой наградой за службу на корабле, и я его бережно храню до сих пор.
Итак, мы снова едем в Ленинград - город с юных лет любимый, город прекрасных музеев и неповторимых памятников архитектуры. Едем, как всегда, всей семьёй, не считаясь с расходами переезда.
Учёба на командирских классах для меня прошла интересно и полезно. Нам преподали много нового и по многим вопросам. Особенно много мы получили по основам ядерной техники и ракетно-ядерному оружию. Кроме того, за год жизни в Ленинграде удалось снова побывать в театрах и музеях этого замечательного города. После окончания классов и получения свидетельства я снова был направлен на Дальний восток, в распоряжение отдела кадров ТОФ. Там получил назначение на должность командира средней ПЛ пр.613 - С-262 из состава 4-й БПЛ.
На этой бригаде в 1966г. проводили много научных экспериментов, и почти все лодки привлекались к проведению различных испытаний с представителями или комиссиями различных НИИ. Вот и моей С-262 приходилось много раз ходить в море в интересах науки. Обычно это были короткие выходы в ближние полигоны боевой подготовки, как правило, в пределах залива Петра Великого. Утром уходили, а вечером или ночью возвращались к своему пирсу. Хорошо помнятся эти спокойные, без лишней суеты, приготовления к выходу в море утром и ночные возвращения в б.Золотой Рог. После выполнения плана-задания и всплытия обычно мы пускали один дизель на зарядку АБ или на винт-зарядить и возращались в базу. Нужно было зарядить АБ для выхода в море на завтра. Мне очень не хотелось давать дополнительную работу мотористам и электрикам уже в базе для зарядки АБ. И так, под одним дизелем, мы входили в бухту, почти до самого пирса. А бухта в ночные часы казалась действительно золотой из-за отражения в спокойной тёмной воде бесчисленных огней большого города, который огромным, сказочным амфитеатром расположен по ее берегам. По окончанию швартовки - обычный доклад по телефону оперативному дежурному бригады. А у него уже на столе лежит план выхода нашего на завтра.
Так, в частых выходах в море и возвращениях прошли лето и осень 1966г. Этот год дал мне хорошую практику в управлении кораблём и , конечно же, сыграл большую роль в моём становлении как командира ПЛ.А вот 1967г. стал для меня очень напряженным и почти боевым.
Начиная с ранней весны мы сдавали полный курс задач боевой подготовки. Летом выполнили все упражнения по торпедной стрельбе, и С-262 включили в состав кораблей 1-й линии. Кто служил на флоте, тот знает, что это означает. Плюс ко всему, были довольно частые выходы в море по вопросам науки. Именно в том году мы испытывали установку и работу приводных радио-гидроакустических маяков. Осенью, когда на Дальнем востоке осложнилась обстановка из-за задержания северокорейскими АМС американского РЗК "Ргеblo" в Японском море, несколько ПЛ ТОФ были направлены в южную часть Японского моря, в их числе - и С-262.
Американское руководство приняло решение с целью демонстрации силы направить туда новейшие надводные корабли. В Японское море шла группа атомных кораблей ВМС США в составе авианосца "Enterprise" и двух фрегатов - "Bainbridge" и "Truxtun". Наши ДПЛ были развёрнуты в заданных районах с задачей обнаружения и слежения за этой группой американских кораблей.
В назначенные сроки мы заняли свои районы и стали ждать подхода кораблей вероятного противника, маневрируя в подводном положении. На третьи сутки ожидания получили оповещение штаба флота о том, что "Enteprise" вошел в Японское море. В те же сутки было получено оповещение от самой южной нашей ПЛ об обнаружении группы кораблей и их ЭДЦ. Отложив на карте полученные координаты цели, я произвел расчеты времени подхода целей в наш район. Однако эти корабли дали о себе знать значительно раньше, чем я ожидал.
Утром следующего дня около 6.00, акустик доложил, что прослушивается шум работы гидролокатора. Я объявил боевую тревогу, штурману приказал начать определение ЭДЦ и сам пошел в рубку гидроакустика и стал вместе с акустиком прослушивать шумы работы гидролокатора. Вскоре четко услышали работу мощного гидролокатора на низких частотах. Мне уже было известно техническое оснащение атомных кораблей ВМС США - это работала новейшая низкочастотная станция AN/SQS-23, с дальностью действия на порядок выше, чем ГАС наших кораблей. Работала пока только ГАС одного корабля. Штурман утоянил ЭДЦ, и мы легли на курс выхода в расчётную полосу движения американских кораблй. По нашим расчетам, они шли курсом 15 со скоростью ок. 20 уз. Потом мы получили ещё оповещение штаба флота с уточнением ЭДЦ кораблей этой группы: они следовали незакономерным противолодочным зигзагом, генеральным курсом 18 на скорости 20 уз., в строю обратного клина.
На свой страх и риск я решил всплыть на перископную глубину для замера дистанции по РЛС. Но сделать это в скрытном режиме ("одного мазка") нам не удалось, а нарушить скрытность действий - главного тактического качества ПЛ - было никак нельзя.
И мы продолжали сближение с кораблями США. Около 11.00 15 октября акустик доложил: "Шум винтов по пеленгу 224. Пеленг меняется вправо". Я объявил по кораблю: "Боевая тревога! Торпедная атака!". Решил выполнить условно торпедную атаку со стрельбой из двух ТА "пузырём", дал команду штурману определить курс и скорость цели, а в 1 отсек: "Приготовить ТА №1 и №4 для стрельбы "пузырём". Именно эти ТА были без торпед. Пеленг на шум винтов цели начал быстро меняться. Расчётная мною скорость цели составляла ок. 22 уз. Приблизительно в 11.20 штурман доложил: "Курс цели - 34, скорость - 21 уз., расчётная дистанция - 40 каб.". И по моей классификации цели, и по данным гидроакустика, мы обнаружили один из кораблей охранения АВ - атомный фрегат. Я принял окончательное решение атаковать условно, со стрельбой "пузурём", и с расчётной дистанции 36 каб. по пеленгу 272, курсовой угол цели 64, произвёл условный залп двумя торпедами. Впоследствии, при разборе в базе нашей атаки получилось, что мы атаковали атомный фрегат "Truxtun", который следовал на КУ 35 правого борта от "Enterprise" на дистанции 40 каб. Поражение цели нашими торпедами обеспечивалось с расчётной вероятностью 70%. Подобные условные атаки были выполнены и другими ПЛ, и наши действия командование флота признало правильными. Но сам АВ или хотя бы шум его винтов мы так и не обнаружили.
Позже, когда по приказанию штаба флота одна из наших ПЛ демонстративно всплыла на видимости американских кораблей, эта группа вдруг повернула на обратный курс и, увеличив ход до 32 уз., быстро удалилась в сторону Корейского пролива и вышла из Японского моря, после чего мы получили приказание возвращаться в базу. По итогам разбора действий наших лодок получалось, что даже наши ДПЛ при фактических боевых действиях могут успешно уничтожить даже самые новейшие надводные корабли ВМС США - может быть, с потерей одной или двух наших лодок. Особенно, если учесть возможность применения при этом самых современных торпед.
После возвращения в базу меня опять вызвали в отдел кадров флота и снова предложилиехать в Комсомольск-на-Амуре для приёмки новостроящейся ПЛ - на этот раз, совсем неизвестной мне лодки пр.690. Признаться, мне совсем не хотелось снова переезжать. Совсем недавно получил, впервые за службу, новую, довольно удобную двухкомнатную квартиру. Старший сын Валера учился уже в 5-м классе, увлекался футболом и начал заниматься в детской спортивной школе при обществе "Луч". Да и вообще, к тому времени мы уже порядком устали от частых дальних переездов - ведь за неполные 12 лет службы нам уже пришлось 14 раз путешествовать на большие расстояния. Поэтому я сначала отказывался от новой должности - тем более, что это не было повышением. Лодка пр.690 - тоже средняя, только совсем нового проекта и специального назначения. Но мой отказ на этот раз принят не был. Меня вызвали повторно в отдел кадров и сказали, когда явиться на заседание Военного совета флота на утверждение.


Журнал "Тайфун"