Николай Черкашин
ТАЙНА ТОЧКИ “К”

Что вы делали 8 марта, 1968 года, в пятницу? Припомните - если сможете, если вели дневник... Право, это очень важно.
В этот праздничный день в Тихом океане погибла советская ракетная подводная лодка К-129. Враз оборвались жизни ста шести человек. Правда, в тот день об этом не знал еще никто, даже те, кто отмечал ее путь на секретных картах. Просто в назначенный срок, когда подводный ракетоносец должен был сообщить о прохождении поворотной точки маршрута, К-129 на связь не вышла. И хотя это был весьма тревожный факт, никто не произнес страшного слова “погибла”. Мало ли что бывает в море - вышел из строя передатчик, залили антенну...
Разумеется, по Тихоокеанскому флоту была объявлена боевая тревога, на поиск лодки вылетели самолеты...
Через месяц, когда иссякли все надежды, родственникам погибших отослали похоронки.
“Уважаемые... (имя)!
С глубокой скорбью сообщаю Вам, что ваш сын (муж) трагически погиб в океане при выполнении служебного задания. Ваш сын (муж) был хорошим моряком, верным товарищем и навсегда останется в памяти боевых друзей, как образец исполнения своего долга перед Родиной. Примите наши искренние соболезнования.
Контр-адмирал В. Дыгало

”.Еще не прогремели выстрелы на Даманском, еще не запылал Афганистан, но уже случился “Новороссийск”, и опыт тайных похорон, накопленный стражами народного покоя со времен ГУЛАГа, отточенный на сокрытии севастопольской трагедии, крупнейшей за всю историю отечественного флота, помог легко им спровадить в реку забвения и эти сто шесть имен. Благо, что подводную лодку, с ее несчастным экипажем, поглотили километровые глубины.
Вот уж где воистину - концы в воду... Газетный реквием “Новороссийску”, прогремевший спустя треть века после гибели линкора, вызвал детонацию памяти у многих людей. Моряки начали вспоминать вслух. Вспоминать то, о чем приказано было забыть,- вспоминать погибших в море товарищей.

Почтовые штемпели на конвертах не дадут приукрасить случай,- эти два письма легли в мой почтовый ящик друг за другом, с разницей в один день.
Сначала первое, из Ленинграда.

“Здравствуйте, Николай Андреевич!
Подлодка, на которой служил мой отец, капитан 3-го ранга Николай Николаевич Орехов, вышла в очередной поход и не вернулась. Вместе с ним погибли еще сто пять человек.
За все эти годы мы ничего толком не знали о судьбе лодки и ее экипажа. Нас только известили, что причина гибели корабля неизвестна.
В 1975 году из сообщения по “Голосу Америки” я узнал, что американцы обнаружили лодку и подняли ее носовую часть. Оттуда извлекли 80 трупов членов экипажа и захоронили их то ли на Гавайских островах, то ли в Калифорнии. Сообщалось также, что были посланы приглашения семьям погибших. Но наше советское Министерство обороны нам ничего не передало. И вообще, очень обидно было узнать обо всем этом из-за океана.
Мой отец окончил Высшее морское военно-инженерное училище имени Дзержинского в Ленинграде в 1958 году. Спустя три года журнал “Советский воин” (№ 17, сентябрь 1961 г.) опубликовал очерк, написанный о нем. Назывался он “Счастье”.
Папа должен был служить на атомной лодке, но из-за повышенного давления назначение не состоялось. На атомный флот отбирали тогда как в космонавты.
По рассказам мамы я знаю, что отец очень любил свое дело, был требовательным не только к себе, но и к матросам своей боевой части. Ребята становились настоящими специалистами. Когда на лодке случилась однажды авария (полетела крышка цилиндров одного из дизелей), матросы исправили все в море за двое суток. А ведь это заводская работа.
Еще я знаю, что экипаж был очень дружен, и это, наверное, самое главное.
Перед последним походом большинство офицеров были в отпуске. Их всех вызвали в часть телеграммами. Должна была пойти другая лодка, но она оказалась неготовой. Послали К-129.
2 ноября 1989 года в телепередаче “Пятое колесо” мы с мамой рассказали о гибели К-129. Тогда я услышал от мамы, что отец перед выходом был неспокоен и в кругу близких друзей сказал товарищам: “Если что случится, позаботьтесь о семье”. Никогда раньше, сколько ни ходил в море, таких слов не произносил.
О семье командира мама ничего не знает, кроме того, что вдову зовут Ирина, дочери ее сейчас 35 лет, а сыну - двадцать восемь. Живут они где-то под Москвой.
В июне этого года я посетил консульство США и беседовал с военным представителем. Этот господин обещал мне сообщить все, что знает американская сторона о погребении погибших подводников.
Пока ничего нет.
В наше же Министерство обороны обращаться больше не хочу. После ряда казенных отписок такое желание пропало.
От компетентных моряков я слышал два взаимоисключающих мнения. Одни утверждают, что наши моряки, те, которых подняли, захоронены в океане, в районе Гавайских островов.
Другие, и в частности отставной адмирал И. Василенко, работавший некоща за рубежом в качестве военно-морского атташе, говорят, что американцы извлекли из носовых отсеков восемь тел и похоронили их на острове Мидуэй (Гавайи).
Отца я не могу отделить от экипажа, от товарищей. В страшную минуту они все были вместе, поэтому я считаю, что обе братские могилы, где бы они ни находились - в океане или на суше,- для меня равно дороги и святы. Я считаю, что все матери, вдовы, дети погибших моряков имеют право побывать в этих местах. Ведь координаты гибели К-129 известны точно. По этому поводу я приведу переписку с нашей бывшей войсковой частью на Камчатке. Командование дало согласие на установку мемориальной доски в поселке, на улице Кобзаря, с именами всех погибших на К-129. Но, к сожалению, даже в этой части не могут восстановить полный список. Хотя попытки такие делаются. Об этом мне сообщил работник музея боевой славы при Доме офицеров флота лейтенант Андрей Куликов. Я хочу знать, где лежит мой отец: на дне Тихого океана или он захоронен в Америке?
Это письмо написала под диктовку моя мама. Мне писать очень трудно, так как я инвалид по зрению II группы. С уважением и надеждой Игорь Орехов”

Письмо второе, из Кишинева.

“Уважаемый Николай Андреевич!
Пишет Вам бывший подводник, контр-адмирал в отставке Анатолий Тимофеевич Сунгариев. Я уже в том возрасте, когда пора думать о душе, и я бы не хотел унести с собой эту историю, которую теперь уже только я один могу поведать во всех подробностях.
Все нижеизложенное - сущая правда. Ошибиться могу лишь в точности дат, так как события пятнадцатилетней давности я восстанавливаю лишь по памяти, а это, как известно, инструмент ненадежный.
Сложность еще и в том, что некоторые действующие лица еще живы и занимают высокие руководящие посты. И поскольку эта история затрагивает их лично или напоминает им то, что они не хотят помнить, Вы, обнародовав мой рассказ, наверняка услышите гневный окрик: “Все это было не так! Все это - клевета!”
Между тем все это было именно так!
Итак, начну.
24 февраля 1968 года из одной камчатской бухты вышла на боевое патрулирование подводная лодка К-129 проекта 629-А. По тем временам новая. Старая, но переоборудованная дизельная ракетная подводная лодка несла ракетный комплекс с подводным стартом из трех баллистических ракет большой мощности, а также две торпеды с ядерным боезапасом. Подводная лодка из похода не вернулась.
В назначенный (совпадающий с поворотной точкой маршрута) срок подводная лодка не передала обусловленное боевым распоряжением РДО (короткий сигнал).
На флоте была объявлена тревога. В океан вылетели самолеты, вышли поисково-спасательные силы и боевые корабли. Однако двухнедельный массированный поиск в расчетном квадрате вероятного ее нахождения результатов не дал. Слабая надежда, что подводная лодка, лишенная связи и энергетики, возможно, дрейфует где-то в надводном положении, вскоре исчезла.
Отдельные донесения кораблей об обнаружении соляровых пятен, неопознанных плавающих предметов не могли быть однозначно отнесены к исчезнувшей подводной лодке. Поиск был свернут, а печальная история со временем вытеснена другими событиями из жизни флота.
С началом аварийно-поисковых действий выяснилось, что на КП эскадры подводных лодок (в настоящее время это соединение уже не существует, в то время им командовал ныне покойный контр-адмирал Я. Криво-ручко) отсутствовал заверенный список членов экипажа ушедшей в боевой поход подводной лодки. Вопиющее разгильдяйство! Список не успели оформить, потому что выходили второпях, да еще с матросами-учениками.
В последующем факт гибели подводной лодки не был объявлен приказом Главнокомандующего ВМФ адмирала С. Г. Горшкова: действовала давно сложившаяся система замалчивания.
В результате финансисты при решении вопроса о пенсиях женам погибших офицеров и мичманов стали вставлять палки в колеса: логика железная - раз нет приказа о гибели, значит, не погиб. По крайней мере тянулось так поначалу. По традиции по флоту пустили шапку. ...А женам их собрали по рублю. Как на Руси сбирали погорельцам...
В последующем же замалчивание факта гибели подводной лодки на правительственном уровне привело к непредвиденным осложнениям по линии Министерства иностранных дел, да и вообще в международном плане. Но об этом позже.
В 1966 году я, бывший командир дизельной подводной лодки другого соединения, сдал командование преемнику и перешел в вышестоящий штаб. Вот тогда-то мне и довелось вплотную познакомиться с К-129, ее командиром и экипажем.
В 1966-1967 годах эта подводная лодка проходила заводской ремонт и модернизацию. После завершения я, как офицер штаба, участвовал в послеремонтных испытаниях.
Командир подводной лодки К-129 капитан 2-го ранга В. Кобзарь мне понравился, он показал себя как высокопрофессиональный специалист-подводник. Экипаж продемонстрировал хорошую морскую выучку. О командире многие хранят добрую память, как о грамотном, трудолюбивом и волевом офицере, твердо державшем в руках бразды правления кораблем и экипажем.
На контрольном выходе у меня установились доверительно-товарищеские отношения с Кобзарем. В самом деле, легко и приятно ставить хорошую оценку, когда корабль чист, экипаж дело знает, а офицеры хорошо подготовлены (в том числе и по моему узкому профилю - проверка знания вероятного противника и его тактических приемов).
Завершив послеремонтную подготовку, подводная лодка К-129 ушла на Камчатку; там ее зачислили в “боевое ядро” и она приступила к выполнению задач боевой службы по циклическому графику.
На этом обрываю свой рассказ. Продолжу его сразу же как только вы подтвердите получение этого письма телеграммой. Мой абонентский ящик №...”.

Разумеется, я сразу же отбил телеграмму в Кишинев и в ожидании следующего письма стал обзванивать знакомых моряков, которые могли хоть что-то знать о злосчастной К-129. Прежде всего позвонил контр-адмиралу в запасе Виктору Ананьевичу Дыгало, бывшему командиру той самой дивизии, куда входила К-129.
- Мне трудно об этом говорить... За всю мою тридцатилетнюю службу я не переживал ничего более горестного... Да, я отправлял К-129 в тот последний, роковой для нее поход. Я не хотел этого и убеждал начальство, чтобы вместо К-129 отправили другой корабль. 30 ноября 1967 года подводная лодка капитана 2-го ранга Кобзаря вернулась с двухмесячной боевой службы.
Не прошло и двух месяцев, как лодку снова стали готовить к выходу в море. Офицеров высвистали из отпуска, люди не успели отдохнуть, механизмы, измотанные суровым плаванием в осеннем океане, толком не отладили, и снова в поход.
Но командир эскадры контр-адмирал Я. Криворучко слушать меня не стал. На него наседал командующий подводными силами ТОФ вице-адмирал Г. К. Васильев. Георгий Константинович, как старый подводник с фронтовым еще опытом, не мог не сознавать всей авантюрности такого выпихивания корабля в зимний океан. Но на него давил комфлота Амелько, а на того - главнокомандующий ВМФ адмирал флота С. Г. Горшков: выйти в море к берегам Америки не позднее 24 февраля. Шло очередное обострение международной обстановки, и Брежнев пытался грозить американцам отнюдь не ботинком с трибуны ООН. Он требовал от флота быть готовым к войне.
Вот такая роковая цепочка. Нас и без того лихорадило: в условиях камчатской отдаленности очень сложно организовать нормальный цикл боевой службы - со своевременным ремонтом кораблей, с плановым отдыхом экипажей. Чуть что - и сразу ссылка на высшие интересы государства. Сами же помните то время: “Надо, Федя!” - и хоть умри, а сделай. Все от Cталинской установки шло - любой ценой. Вот и расплачивались жизнями...
Надо еще вот что сказать. Атомный флот только-только вставал на ноги, и потому флотоводцы типа Горшкова, стремясь к господству в Мировом океане, выжимали из “дизелей” все, что могли.
Наверное, вы думаете, что пытаюсь переложить свою ответственность на плечи начальства. Нет, все, что мне полагалось, я получил сполна, а вот вы, пытаясь понять, кто виноват в гибели К-129, должны учитывать все обстоятельства этой трагедии. Все!
Но ведь всех-то мы и не знаем. Не знаем до сих пор, что произошло на самой лодке. Капитан 2-го ранга Кобзарь был толковым командиром. Но подводило его зрение - близорукость. Очки же не носил. Может быть, даже это сыграло какую-то роль. Не знаю. Порой любая мелочь становится в море роковой.
Выходили они 24 февраля 1968 года. Кстати, и “Комсомолец” тоже отправился в свой последний поход 24 февраля. Может, день такой несчастливый?
Настроение у многих было подавленное. Кто-то бросил на прощание: “Уходим навсегда”.
В общем, вышли они из бухты Тарья... Спустились на юг до сороковой параллели и двинулись вдоль нее на запад.
На двенадцатые сутки у них что-то случилось. Одиннадцатого марта Кобзарь на связь не вышел. По гарнизону сразу же прошел слух. Жены сбежались к штабу. Я успокаивал их и день, и другой, и третий... Много врал. Они верили, потому что хотели верить, но сердце-то подсказывало им точнее всякой аппаратуры: беда.
...Жена Кобзаря долго не выходила замуж. Все ждала. Сейчас в Коломне живет...
А экипаж дружный был. Они даже что-то вроде гимна своего под гитару пели: Недолго нам огни мигали, Их затянул ночной туман. Дремали чайки, сопки спали, Когда мы вышли в океан...
- Голос у Дыгало задрожал, глаза повлажнели, но он все же досказал песню до конца:
-...И чайки сразу-же поверят, Когда в предутренний туман Всплывет вдруг К-129, Подмяв под корпус океан.
А вот получилось, что океан подмял ее под себя. Глубины в той впадине аж за пять километров...- И он замолчал, крепко сцепив пальцы.
Дозвонился я и еще до одного моряка - капитана 1-го ранга в отставке Николая Владимировича Затеева, Затеев бывший северянин, командовал первым советским атомным подводным ракетоносцем К-19. В тот год, когда бесследно исчезла К-129, он служил в Москве, в управлении боевой подготовки, ВМФ и привлекался к работе в оперативном управлении на Тихоокеанском направлении Центрального командного пункта ВМФ СССР (ПКП). Разговор наш шел за чашечкой кофе в Доме литераторов на улице Герцена.
- Не знаю, что с ними могло приключиться. По боевой подготовке к экипажу никаких претензий не было. Они только что вернулись из морей, сработались как надо, сплавались.
Что я могу предположить?
Во все времена мерилом командирского мастерства была прежде всего скрытность плавания. Без нее никакие другие задачи подводного корабля невыполнимы. Для дизелистов проблемой проблем была скрытная зарядка аккумуляторной батареи. Чаще всего для этой цели лодки всплывают ночью и молотят до рассвета дизелями. Но темнота помогала лишь в дорадиолокационную эпоху. Поэтому пошли на такое ухищрение - плавать в при-поверхностном слое, выставив над водой шахту РДП...
Режим РДП - работа дизеля под водой - самый опасный для подводного корабля...
Я хорошо помню, какое напряжение воцарялось в центральном посту, когда наша подводная лодка становилась под РДП. Чаще всего командир выбирал для этого штилевое море.
- Боевая тревога! По местам стоять! Под РДП становиться!
Из обтекателя рубки выдвигалась вверх широкая труба воздухозаборника с навершием в виде рыцарского шлема. Она вспарывает штилевую гладь моря, открываются захлопки, и дизели жадно всасывают морской озон. Кроме шахты РДП над водой торчат, точнее, режут ее выдвижные антенны и оба перископа - зенитный и командирский. Все офицеры, включая и доктора, посменно наблюдают в перископы за морем и небом. На акустиков надежда плохая - грохот дизелей забивает гидрофоны...
Я извинился перед Затеевым за то, что отвлекся, и он продолжил свой рассказ.
- Сколько неприятностей испытываешь из-за этого РДП! То поплавковый клапан обмерзнет, вовремя не сработает, то волной накроет, лодка провалится, трюмные зевнут шахту перекрыть... Бывало, когда шахта переламывалась.
Нечто подобное, я думаю, произошло и с К-129. Экипаж устал, потерял бдительность. А плавать под РДП в зимнем океане - не еж чихнул. От Кобзаря же требовалась полная скрытность. Шли с баллистическими ракетами, ядерным боезапасом.
Возможно, шел под РДП даже тогда, когда и волну развело... Не буду гадать.
Я в то время привлекался к дежурству по дальневосточному направлению. Хорошо помню, как все закрутилось, когда Кобзарь не вышел на связь. С 12 марта начался массированный поиск. Разведывательную авиацию перебросили даже с Севера и Балтики. Долго искали... Потом американцы подключились. Они первыми обнаружили масляное пятно размером десять на две мили. Навели наше гидрографическое судно. Гидрограф собрал с пленки граммов пятьдесят топлива. Анализ показал - наш соляр. Потом поднялся шторм и пятно разнесло...

С огромным нетерпением дождался я второго письма из Кишинева.

“...Ко второму, основному этапу этой печальной истории,- писал А. Сунгариев,- я служил в штабе Тихоокеанского флота в должности заместителя начальника управления, специфику которого не принято упоминать в печати. Шел 1974 год.
Мой непосредственный начальник, капитан 1-го ранга, а с 1975 года контр-адмирал В. Домбровский (ныне покойный), отличался кипучей жизнерадостностью и совсем не стремился взваливать на себя бремя служебной ответственности, а посему охотно предоставлял мне управление конгломератом подчиненных частей, кораблей, отделов. В силу этого, так уж получилось, “фирмой” в основном заправлял я, и стоял “на ковре” перед командованием флотом тоже я. Мой же начальник в предвидении всякого рода коллизий убывал в части и, как правило, являлся пред светлые очи командования при выигрышных докладах, когда “фирма” была на высоте. Такова была специфика службы, таков установившийся порядок, и я не собираюсь изливать какие-либо обиды и утверждать, какой я был хороший и какие плохие начальники. Просто у меня были развязаны руки, а принимать синяки и шишки всяк из нас в то время поднаторел.
Упоминаю об этом не ради суесловия. Просто подобная система дала мне возможность строить многое, как бывшему специалисту-подводнику, специалисту по подводным средам, по своему пониманию проблем и своему разумению способов их решения. В те времена эта “фирма” не имела понятия о том, что творится ниже поверхности океана, что там делает всемогущий вероятный противник. И мной было создано новое направление: анализ развития подводных систем и выявление деятельности иностранных ВМС под водой на нашем театре.
Сколоченная не без моей инициативы “команда гениев поневоле” (офицеры В. Мигин, В. Соловьев, Л. Нейштадт, К. Чудин и другие) вначале стонала под прессом новых заданий, жаловалась по всем каналам на перегруз - работали и по субботам и по воскресеньям. Но постепенно мы втянулись в дело, вошли во вкус работы и на основе анализа начали выдавать такие “перлы”, от которых начальство время от времени бросало в дрожь и по штабам снизу вверх шел сильный “шорох”.
Именно в этот период на Тихоокеанском театре были выявлены американская система дальнего гидроакустического обнаружения “Цезарь”, входившая в общую систему противолодочной обороны “Сосус”, инфразвуковые комплексы дальнего обнаружения и слежения на атомоходах ВМС США второго поколения, гидроакустические системы ВМС Японии в проливных зонах Японского моря, автоматизированные подсистемы разведки “Черный ящик” на подходах к нашим базам и прочее.
На просторы океана вместе с дизельным вышел и наш атомный подводный флот первого поколения; поэтому особо остро стал вопрос обеспечения скрытности действий подводных лодок в дальних зонах, а главный вероятный противник весьма озаботился проблемой своевременного обнаружения развертывающихся подводных лодок, непрерывного за ними слежения и готовности в случае начала военных действий и немедленному их уничтожению.
Это соревнование флотов под водой особенно остро протекало в семидесятые годы, и только теперь оно приняло несколько иные формы. Соперничество же в развитии ударных и оборонительных систем флотов, в том числе и подводных, оперативного использования и тактики действий сил не прекращается и поныне, независимо от новых оборонительных доктрин и миротворческих политических курсов. Просто дилетантам оно невидимо.
Простите за пространное отступление. Но оно необходимо, чтобы пояснить, почему и история с гибелью подводной лодки К-129 тесно вплелась, говоря совре менным языком, в “пакет проблем” и событий “холодной войны”.
Как установлено впоследствии, подводная лодка К-129 на маршруте перехода в район выполнения задачи была протаранена следившей за ней атомной подводной лодкой “Суордфиш” США' (тип “Скейт”).
До момента столкновения подводная лодка К-129 шла под РДП (работа дизеля под водой) и из-за шума дизеля была глуха, как “ревущая корова” (терминология американских противолодочников).
Следует упомянуть, что длительные “скрытные” переходы под РДП подводных лодок тех лет считались определенным мерилом тактического искусства подводников-дизелистов, а в некоторых соединениях помимо поощрительной оценки командования принимали формы своеобразной морской лихости. Этому способствовали и действовавшие в те времена тактические наставления (НПЛ и др.), отсталость тактики нашего ВМФ по сравнению с развитием противолодочных систем ВМС США.
Подводная лодка К-129, по свидетельству командиров и механиков-подводников, не числилась в отстающих и отличалась искусством плавания под РДП и в штормовых условиях.
Столкновение произошло вечером 8 марта 1968 года (пятница) близ поворотной точки маршрута в координатах Ш-40°00' сев Д-18°00', фактически-в координатах Ш-40°06' сев Д-179°57' зап. Глубина в районе 4500 метров, удаление от побережья Камчатки около 1230 морских миль.
Впоследствии эта точка в документах флота стала фигурировать как точка “К”.
Предположительно при слежении за К-129 атомарина США активно маневрировала со сменой бортов и подныриванием под объект слежения на критически малых дистанциях.
Не исключено, что столкновение произошло в результате поворота нашей подводной лодки на новый курс маршрута, своевременно не замеченного командиром “Суордфиша”, когда наша лодка подставила борт. Американская ПЛА непреднамеренно ударила верхней частью своей рубки в днищевую часть центрального поста подводной лодки К-129. Подводная лодка К-129 с затопленным центральным отсеком пошла на дно.
Американская ПЛА “Суордфиш” через трое суток пришла в военно-морскую базу Йокосука (Япония) со смятой передней частью ограждения боевой рубки. В течение ночи был скрытно произведен косметический ремонт. Подводная лодка так же скрытно покинула ВМБ Йокосука и совершила переход в Пирл-Харбор, а впоследствии в течение примерно полутора лет не отмечалась в каких-либо видах деятельности.
Мы получили косвенные данные, что с экипажа “Суордфиша” была взята подписка о строгом соблюдении тайны аварии.
Впоследствии, когда тайное стало явным, представители главного командования Тихоокеанского флота США, выступая на брифингах, упорно отрицали факт столкновения и удара атомной подводной лодки в корпус нашей подводной лодки. Они заявляли, что время и место гибели нашей подводной лодки выявлены БШПС дальнего обнаружения “Цезарь” по характерному шуму поступления воды и разлома корпуса К-129 при ее провале на глубину.
Таким образом, проявились три характерных аспекта в позиции командования ТОФ США: намерение скрыть факт и выгородить командира “Суордфиша”, которого специалисты и пресса могли обвинить в неоправданной лихости и безграмотном маневрировании. Мотив защиты чести мундира;
опасение международного обвинения командования ВМС США в преднамеренном уничтожении советской подводной лодки, что могло привести к резкому обострению военно-политической обстановки (вспомните сходную историю с уничтожением южнокорейского самолета “Боинг” над Сахалином, когда общественное мнение во многих западных странах было взвинчено до истерии); наконец, своеобразная реклама технических возможностей подсистемы БШПС “Цезарь”.
На этом пока прервусь. Печатаю я сам, а одним пальцем много не надолбишь”.

Очередного письма из Кишинева, несмотря на двоекратное подтверждение о получении предыдущего послания, я так и не дождался. Вместо него пришла почтовая открытка с московским штемпелем.

“Н. А.! Дела сердечные привели в кардиологию госпиталя им. Бурденко. Если Вы в Москве и у Вас есть желание дослушать конец “Истории” - приезжайте. 18-е отделение, 5-я палата. Ваш А. Т. С.”

В тот же день, несмотря на неприемные часы, я добился встречи с Сунгариевым.
Пожилой, коренастый человек, в коричневой госпитальной пижаме, увел меня в тихий уголок холла, и я достал блокнот.
Несколько слов о моем рассказчике.
Родился он в крестьянской семье под Курском. В пятидесятых годах окончил Высшее военно-морское училище. Командовал дизельными подводными лодками различных проектов на Тихом океане.
Пережил все перипетии Карибского кризиса, находясь в море на боевой службе. Прежде чем перейти в морскую разведку, и поплавал, и повидал, и понатерпелся...

- Итак, в июле 1974 года,- начал свой рассказ Сунгариев,- на одном из утренних докладов по обстановке на театре я обратил внимание на появление в центре северной части Тихого океана специального судна “Гломар Челленджер” американской фирмы “Гломар”, имеющей международный статус.
Я обратил также внимание на то, что район действий судна “Гломар Челленджер” совпадает с центром района поиска подводной лодки К-129.
Главная же причина моей настороженности заключалась в том, что фирма “Гломар” использовала свои суда (их было зарегистрировано 9 единиц) для исследования шельфов и бурения морского дна на прибрежных материковых склонах с глубинами порядка 200 метров. Суда с фирменной маркой “Гломар” ранее отмечались в районе Большого Барьерного рифа (Австралия), у побережья Филиппин, но никогда - в глубоководных районах океана.
Согласно рекламе, суда фирмы “Гломар” специализировались на глубоком бурении донных грунтов с целью достижения жидкой магмы и изучения возможностей извлечения редких элементов. Совсем как в “Гиперболоиде инженера Гарина” у Алексея Толстого. Но это реклама, она на совести дельцов-технократов. Мы знали одно: технические возможности специализированных судов фирмы “Гломар” ограничивались зонами шельфов.
Что же могло делать судно среди океана, где глубины свыше б километров? Между тем судно устойчиво отмечалось в ограниченном районе открытого океана.
Мои подозрения Домбровский оценил весьма однозначно: “Нечего создавать проблему, когда начальство не ставит задачу. Хватает своих забот”.
Мне оставалось либо махнуть на все рукой, либо действовать в одиночку, на свой страх и риск. Для начала надо было обрести документальное обоснование. Я обратился к заместителю начальника штаба флота Л. У. Шашенкову:
-Лев Уварович, когда затонула лодка Кобзаря, кажется, вы руководили действиями поисковых сил с позиций КП флота?
- Ну да, конечно. Я руководил...
- Где же отчетные материалы?
- Эх-ма! Нашел что спрашивать! Столько лет прошло. В архиве, конечно.
- Лев Уварович! Очень прошу: прикажите отыскать эти материалы.
- Хорошо, если не сожгли.

Я понимал: только дружеские отношения помогут мне заполучить эти документы.
Через несколько дней архивная папка ждала меня на КП флота. Развернув карты, я сразу понял: центр района поиска К-129 и центр района действия “Глома-ра” - один и тот же. Однако к тому времени “Гломар Челленджер” покинул район и ушел в Штаты.
Пришла медсестра, и контр-адмирал Сунгариев, аналитик с горящими глазами, снова превратился в пациента, облаченного в мешковатую пижаму с отложным белым воротником. Его увели на процедуры.
Второй нашей встрече, увы, не суждено было состояться. В регистратуре госпиталя мне сообщили, что больной Сунгариев переведен в палату интенсивной терапии и доступ к нему запрещен. Такой поворот событий удручил и Анатолия Тимофеевича не меньше, если не больше, чем меня. Однако что для бывшего подводника, тем более разведчика, госпитальные препоны?
Утром мне позвонила медсестра из кардиологии и передала просьбу Сунгариева принести ему портативный диктофон. Через два дня, вставив компакткассету в свой магнитофон, я слушал глуховатый, прерывистый голос:

- А батарейка-то слабовата. Боюсь, не хватит. В следующий раз принесите свежую... Ну, так вот.
Прошло примерно два с половиной месяца. Службы, следящие за морской обстановкой, докладывают: какой-то новый объект, с позывными “Гломар Эксплорер”, появился в интересующем нас районе.
Я перепроверил международные справочники - такого судна фирма “Гломар” не регистрировала.
Напрашивается вывод: кто-то маскируется под судно этой фирмы. И этот “кто-то” интересуется районом гибели нашей подводной лодки. Но... глубина! Кто, как и каким способом может обследовать то, что лежит на такой чудовищной глубине, оставалось совершенно непонятным.
Мной и моими офицерами была подготовлена частная карта района и краткая докладная записка: имеются требующие дополнительного подтверждения данные о том, что спецслужбы США изучают район вероятного нахождения нашей затонувшей подводной лодки и неустановленный объект, с позывными “Гломар Эксплорер”, выполняет какое-то целевое задание.
Своим докладом я сломал скепсис своего шефа. Забрав с собой группу “гениев-аналитиков”, мы, как “цыгане шумною толпой”, вторглись в кабинет командующего флотом. Вот, товарищ командующий, такой сюрпризик!
Комфлота адмирал Н. И. Смирнов быстро вник в суть дела и пришел в возбужденное состояние:
- Немедленно готовьте РЭК'! Нет, два корабля! Посадить специалистов, начинить аппаратурой как надо и в кратчайший срок направить в район! Выявить объект, вскрыть характер его деятельности и намерения!
Если б мой дражайший шеф мог предвидеть, к каким последствиям приведет этот первый докладик! Приказать легко. А как выполнить? Можно подумать, что в нашем распоряжении было по меньшей мере полсотни стоящих под парами кораблей. Послать на внеплановую задачу, да еще два корабля,- это значит сломать весь годовой план циклического использования кораблей, утвержденный Москвой! Ведь хитрый комфлота ни одного боевого корабля не дал! По выходе из смирновского кабинета начальник смотрел на меня уже зверем: на кой мне черт твоя инициатива?! Лезет со своими идиотскими идеями...
Но... приказ - есть приказ, даже если ты напросился на него сам. Через несколько дней в район “точки К” вышел РЗК “Пеленг” - самый быстроходный, какой у нас был, и с солидной дальностью плавания. Соблюдая полное радиомолчание, корабль прибыл в район через неделю.
Прибыл и обнаружил в районе судно совершенно непонятной конструкции. Даже не судно, а плавучую платформу, размером чуть ли не с футбольное поле. Посредине - ажурные фермы, похожие на нефтяные вышки. Стеллажи труб. На палубе снуют гражданские лица. На появление нашего корабля американцы не реагируют. Якорных цепей и швартовых бочек не видно, тем не менее судно удерживается на месте. Погода свежая. Каких-либо работ “платформа” не производит.
Вот и вся информация.
Прошло трое суток. Судно “Гломар Эксплорер” покинуло район и легло курсом на Гавайские острова. Согласно приказанию наш корабль неотступно следовал за ним на дистанции визуальной видимости.
25 декабря 1974 года, а это был канун Рождества, судно “Гломар Эксплорер” приблизилось к острову Оаху и вошло в Гонолулу. Нам было ясно, что по установившейся традиции всю рождественскую неделю, с 26 декабря по 2 января, судно в море не выйдет, а экипаж будет просаживать доллары в кабаках.
Декабрь - период штормов. Учитывая, что запасы топлива на исходе, в открытом океане дозаправлять корабль даже с наших проходящих судов - дело неимоверно трудное, приняли решение отозвать корабль во Владивосток. Отозвать - это в условиях Тихоокеанского театра означает трехнедельный переход в условиях непрерывных штормов.
Прошел январь. В последние его дни “Гломар Эксплорер” был снова запеленгован в исходном районе.
Мы - к командующему: нужен крупный боевой корабль для слежения и, если станет необходимым, для помеховых действий.
Командующий посмотрел на нас как на несерьезных юнцов, и отрезал:
-Кораблей нет! И не будет! Решайте задачу собственными средствами.
Мы понимали: послать большой боевой корабль в центр океана в условиях непрерывных штормов, послать даже в сопровождении танкера, флоту не по карману.
Начали выкручиваться собственными средствами. Точнее, “ловить” ситуацию.
Если мне не изменяет память, в начале марта 1975 года в южной части океана были развернуты корабли ТОГЭ-5 (Тихоокеанской гидрографической экспедиции) для обеспечения полета космонавтов.
Корабли КИК (корабельно-измерительные комплексы) - это не скорлупки, а махины по 8-12 тысяч тонн, с соответствующей начинкой и мореходными качествами. Но главное, они могли использоваться только по плану космического центра в Москве. Следовательно, рассчитывать на их использование мы могли только “попутно”, после выполнения поставленной центром задачи.
Один из таких кораблей КИК “Чажма” (командир - капитан 1-го ранга Краснов) был “уловлен” нашей “конторой” при возвращении из района южнее Гавайев на Камчатку. Ему-то за подписью начальника штаба флота мы и подсунули задачу: довернуть (то есть сделать крюк) в район с центром, обнаружить “Эксплорера”, вести слежение, выявлять характер деятельности, обратив особое внимание на возможные признаки судоподъемных работ.
Я далек от мысли, что командир КИК “Чажма” пришел в восторг от такой задачи, да еще в конце изнурительного плавания. Но тем не менее распоряжение выполнил.
Прибыл в район. Обнаружил. Начал слежение. Совершенно непонятное, невиданное ранее плавучее сооружение. Похоже на морскую платформу, вроде тех, что на бакинских Нефтяных Камнях. Чем занимается, абсолютно непонятно. Какими-то устройствами, похожими на механических роботов, поднимает со стеллажей разноцветные трубы длиной примерно по 25 метров каждая, навинчивает и гонит вниз. В течение светлого времени суток прогнал вниз скрутку из 60 труб (то есть на полтора километра), потом начал их подъем и развинчивание. И так далее. Волнение океана 6-7 баллов.
Не удовлетворившись донесениями подобного характера, я по ночам, когда на КП флота наступало относительное затишье и связь была разгружена, приходил к связистам и вызывал на телетайп командира КИК, по крохам выуживал из него информацию.
- Командир, ты помнишь Кобзаря?
- Конечно, помню.
- Пожалуйста, ищи признаки, что они его или поднимают, или собираются поднимать.
- Убей меня Бог, не могу найти ничего подобного! Все признаки за то, что нефть ищут.
И так далее, в том же духе. Прошла неделя. Командир донес: запасы на пределе.
С зубовным скрежетом понес на подпись начальнику штаба флота распоряжение: “Командиру КИК “Чажма”. Следовать в базу”.
Прошло еще полмесяца. Удалось выбить у командования флотом океанский спасательный буксир БМ-136. Посадили “глазастых” парней. Но по сравнению с предыдущими кораблями, это, конечно, “слезы”. Бинокль, записная книжка. Талмуд, по которому закодировать простое сообщение капитану (гражданскому лицу) ,- семь потов пролить.
Пришел. Обнаружил. Начал наблюдение. Ничего нового. Через десять суток БМ-136 взмолился: запасов в обрез на переход до Петропавловска.
В апреле-мае мы наловчились посылать в район действий “Эксплорера” самолеты дальней разведавиации (по американской классификации - “медведей”).
Господствующая облачность - 10 баллов. Прилетят “на укол”, “мазнут” радаром по горизонту - и на аэродромы.
“Обнаружена крупная засветка. Координаты совпадают. Возвращаемся на базу”.
Большего от них не потребуешь: самолеты пошли на радиус. С трудом добились двух-трех парных вылетов.
В мае пошли на поклон к начальнику Дальневосточного пароходства товарищу Банкину:
“Товарищ начальник, помогите. У вас на линии Лос-Анджелес-Иокогама контейнеровозы. Нельзя ли довернуть?
Всякий начальник, тем более крупный начальник, любит почет и нижайшие просьбы. Тем более, вроде бы ради государственных интересов. Идет радиограмма в океан: “Капитану. Пройти через точку широта-долгота... Обнаружение такого-то объекта донести. Начальник пароходства”.
Контейнеровоз - штука валютная. Каждая миля маршрута - на хозрасчете, каждый лишний час перехода - в копеечку. Довернуть со скрежетом зубовным - еще куда ни шло. Все-таки приказывает начальник пароходства. А уж остановиться, вести слежение - извините.
Пройдет через район, даст донесение: “Прошел точку. Обнаружил крупную цель. Следую по маршруту”.
И вся любовь.
В июле я, оставаясь за начальника (на военном языке это называется “врио”), не выдержал и попросил у командующего флотом время для специального доклада.
“Товарищ командующий. По всем накопленным признакам судно “Гломар Эксплорер” завершает подготовительный цикл работ к подъему подводной лодки К-129. Как будут поднимать, мне неясно. Но будут. Характерный признак: изменился характер радиосвязи - ранее “Эксплорер” работал в радиосети фирмы, сейчас перешел на скрытые каналы. Дайте корабль”.
- Кораблей у меня нет!- отрезал командующий.- Вон у вас в районе Кваджалейн действует “Приморье”. Вот и добивайтесь у Москвы двинуть его в район работ “Эксплорера”.
Какими соображениями руководствовался комфлотом в этот период, мне неясно,- возможно, учитывал скептическое отношение Главного штаба ВМФ ко “всей этой сказке”; возможно, просто приберегал свои корабли, действуя по старому российскому принципу: пусть решают задачу “хозспособом”.
В то же время (это стало известно позднее) в сейфе командующего лежала одна очень интересная бумажка.
Неделей ранее, в Вашингтоне, под дверь советского посольства некто подсунул записку: “Некоторые спецслужбы принимают меры к подъему советской подводной лодки, затонувшей в Тихом океане. Доброжелатель”.

Содержание этой записки посол СССР Добрынин шифром передал в Москву в МИД, а оттуда копия попала на стол Главкому ВМФ Горшкову, а копия копии - в сейф командующего ТОФа.
Вот он, командующий флотом, и наблюдал, как его спецслужба нащупала проблему и пытается собственными зубами разгрызть орешек. А орешек не по зубам. Такое в его натуре было: заставить людей “гнуть хрип” до седьмого пота. И, поскольку Москва задач не ставит, иметь руки свободными.
Получив отказ командующего, я пораскинул умишком и решил идти ва-банк - дал донесение-запрос по своим каналам начальнику своей спецслужбы в ГШ ВМФ.
“Начальнику... Анализ деятельности специального судна США “Гломар Эксплорер” в районе точки широта-долгота... дает основание полагать, что ВМС США завершают подготовку и в ближайшие сроки смогут предпринять подъем со дна Тихого океана подводной лодки К-129, затонувшей в 1968 году.
В северной части Тихого океана кораблей ТОФа нет, флот выделить силы для слежения не может.
В настоящее время в районе атолла Кваджалейн выполняет поставленные вышестоящим командованием задачи корабль “Приморье”.
Согласно имеющимся данным, в период с... по... командованием стратегических программ США планируется оперативная пауза для подготовки новой серии пусков ракет.
Прошу разрешения в указанный период направить КРТР “Приморье” в район действий судна “Гломар Эксплорер” с задачами...
К началу новой серии пусков МБР корабль будет возвращен в район выполнения основной задачи.
Врио начальника Сунгариев”.
Через два дня пришел ответ: “Врио начальника... Обращаю ваше внимание на более качественное выполнение плановых задач”. В переводе с бюрократического языка означало: “Не лезьте со своими глупостями. Лучше решайте повседневные задачи”.
Предметный урок был усвоен. А что, в самом деле, мне больше всех надо? Своих насущных проблем по горло...
Прошло еще полмесяца. И вдруг сенсационный взрыв в зарубежной прессе: “ЦРУ США поднята со дна Тихого океана затонувшая советская подводная лодка”.
По-видимому, на рубеже 60-70-х годов ЦРУ США задалось практическим решением проблемы - проникнуть в святая святых Вооруженных Сил, и в первую очередь ВМФ СССР,- в шифрованную радиосвязь. На нашем жаргоне - “расколоть” шифры радиообмена, в частности в направлении “берег - подводные лодки”.
Гибель К-129 соблазнила на скорое решение этой весьма непростой задачи. Возникла теоретически реальная идея: поднять лодку со дна океана, достать шифры и “прочитать” весь накопленный радиоперехват того периода.
“Ну и что? - возразят неспециалисты. Подводная-то лодка затонула семь лет назад. Пусть пережевывают устаревший радиоперехват, не так уж страшно. Ведь документы скрытого управления войсками меняются чуть ли не каждый год”.
Но американцы-народ практический, из-за устаревшей переписки вряд ли пошли бы на сколь-нибудь значительные затраты.
Суть задачи состояла в том, чтобы, найдя ключевые основы разработки шифров конца шестидесятых годов и сопоставив их с данными радиоперехвата семидесятых годов, с помощью логических ЭВМ “найти закон” или, если хотите, систему выработки новых шифров. При этом принималось во внимание, что новые шифры (набор кодовых групп) набираются не с помощью лото, а электронными машинами, в которые заложен “принцип неповторяемости кодовых групп”. Но этот самый принцип подчинен логическому математическому закону. И этот “закон” можно и надо было найти. Вот для этого и нужны “базовые” (опорные) документы.
Немаловажно, конечно, было и прочитать радиоперехват “берег - подводная лодка” времен шестидесятых годов, но главное - найти ключ к декодированию текущего радиоперехвата, то есть середины семидесятых годов.
Что достигается с решением этой задачи вероятным противником, понятно и ребенку. Ну, и помимо всего прочего для спецслужбы было небезынтересно поднять образцы нашего спецоружия, изучить его технологию и боевые характеристики.
Вот так в ЦРУ и в Пентагоне возникла идея скрытного подъема советской подводной лодки со дна океана. Умные головы разработали детальную операцию и назвали ее “Дженифер”. Операция носила глубоко секретный характер. Во всяком случае, ознакомлены в полном объеме с замыслом и практической реализацией плана были лишь три высокопоставленных лица:
Ричард Никсон, тогдашний президент США; Уильям Колби, директор ЦРУ; Говард Хьюз, миллиардер, финансировавший операцию.
По-видимому, уже в конце шестидесятых годов район гибели подводной лодки К-129 был обследован глубоководным батискафом “Триест-2”. Океанавты обнаружили подводную лодку, уточнили ее координаты, положение на грунте и внешнее состояние. То, что это удалось сделать так быстро, косвенно подтверждает факт гибели подводной лодки от удара, а не от собственного провала за предельную глубину. Почему?
Если бы звук разлома корпуса подводной лодки и шум ворвавшейся воды был зафиксирован, классифицирован и пропеленгован только донными датчиками системы “Цезарь” (а ближайшие из них находились на удалении около 600 миль), то с учетом разрешающей способности базы пеленгования даже в один градус круг вероятного нахождения объекта имел бы диаметр не менее 30 миль. Здесь приняты за основу явно завышенные технические возможности донных БШП, а в действительности они хуже. По-видимому, задача визуального “прожекторного” обследования глубоководным батискафом столь обширного района (площадью свыше 300 квадратных миль) крайне затруднительна.
Факт же столкновения, пролома корпуса К-129 следящей подводной лодкой позволяет знать место габели с точностью 1-3 миль (с учетом ошибки в текущем месте следящей ПЛА США на момент столкновения и “порхания” корпуса гибнущей подводной лодки при провале с перископной глубины до океанского дна).
Только при таких условиях экипаж батискафа “Триест-2” мог выполнить свою задачу - дать предельно точные координаты лежащей на грунте лодки, определить ее истинное положение, осмотреть корпус.
Первоначальное нахождение в районе гибели подводной лодки первого судна “Гломар Челленджер” мне неясно. Видимо, обеспечивал маскировку будущей операции под программу фирмы “Гломар”. По нашей терминологии - “игра втемную”.
Чтобы поднять корпус подводной лодки с фантастической глубины, технические исполнители операции “Дженифер” сконструировали специальное судно “Гломар Эксплорер”.
Отдельные конструкции судна изготавливались разными судостроительными верфями и заводами в разных местах страны как на Тихоокеанском, так и на Атлантическом побережье. Примечателен факт, что даже при окончательной сборке инженеры-судостроители не смогли догадаться о назначении столь странного судна.
Судно “Гломар Эксплорер” представляло собой плавучую прямоугольную платформу водоизмещением свыше 36 тысяч тонн. Основными элементами судна были:

четыре подруливающих двигателя по углам платформы с автоматическим дистанционным управлением, которое осуществлялось с автокоординатора, использующего спутниковую систему точного определения места “Транзит-С”. Это обеспечивало возможность беспоисковой установки судна над донным объектом и непрерывного удержания места судна над ним с точностью до десяти сантиметров в условиях волнения до семи баллов; “колодец” в средней части судна, с ажурной конструкцией, а также набор навинчиваемых труб. Их соединение осуществлялось механическими роботами через этот колодец, и шло опускание труб до дна. При этом они несли различные индикаторы, а на заключительном этапе операции и захватывающие корпус подводной лодки устройства - “гигантские клещи”; никаких мертвых якорей и другого рейдового оборудования для судоподъемных работ “Эксплореру” не требовалось; набор индикаторов (магнитных, радиоактивных и телевизионных датчиков) для обследования корпуса затонувшей подводной лодки.
Итак, “Эксплорер” выполнил первый этап подготовительных мероприятий в период с октября 1974-го по март 1975 года. Возможно, работы затянулись из-за периодического нахождения в районе наших следящих судов.

Для выполнения основного этапа - судоподъема - было изготовлено второе судно - док-камера. Шифр, кажется, Н ВМ-1. Самоходный док-камера имел шлюзовые устройства для погружения, автоматические стопорные устройства для крепления при подвсплытии под днище “Эксплорера”, собственное раздвигающееся днище. На ложе днища находились специальные гигантские “клещи”, изготовленные по форме корпуса К-129.
На завершающем этапе операции гидравлические “клещи” были соединены с навинчивающимся столбом труб; они захватили корпус затонувшей лодки, сжали его и начали подъем к днищу док-камеры.
Все это было выполнено, наиболее вероятно, в июле 1975 года при отсутствии наших кораблей и судов в районе точки “К”.
Однако в ходе подъема подводной лодки случилось непредвиденное: корпус субмарины разломился по линии трещины в районе кормовой части центрального отсека. Носовая часть К-129 (первый, второй и часть третьего отсека) осталась в обжиме клещей, а кормовая вновь опустилась на грунт.
Но, предполагая, что главная цель - захват второго, командирского отсека, в котором находятся радиорубка и шифрпост, достигнута, “Эксплорер” вместе с док-камерой покинул район и направился в район Гонолулу (Гавайские острова). В последующем планировалось поднять и кормовую часть с четвертым ракетным, отсеком.
В районе Гонолулу, в закрытом для плавания судов полигоне с глубинами до 40 метров, док-камера была освобождена из-под днища “Эксплорера”, легла на грунт, и за работу взялись обычные водолазы и боевые пловцы.
Из второго отсека они достали документы: боевые пакеты, инструкции по радиосвязи и тому подобное. Были также извлечены и тела погибших подводников. Численный подсчет показал, что в момент катастрофы в первом и втором отсеках находился почти весь свободный от вахты личный состав. То есть две боевые смены. А это могло быть только в двух случаях: менее вероятном - общекорабельного собрания, более вероятном - при демонстрации кинофильма. Следует учесть, что столкновение подводных лодок произошло вечером в пятницу. Подводной лодкой, следовавшей под РДП, управляла одна боевая смена, по готовности № 2 - подводная. Среди извлеченных тел оказался один офицер. Скорее всего, он был командиром БЧ-3 (минно-торпедной боевой части). Он лежал на подвесной койке, прижав локтем эксплуатационный журнал торпедо-ядерных зарядных отделений.
Все погибшие оказались совершенно не тронутыми тленом. По выражению одного из участников работ, “все они выглядели только что уснувшими”. Американцы смогли даже определить возраст, национальность, степень физического развития и другие индивидуальные черты подводников.
Поднятые члены экипажа К-129 были перезахоронены в море представителями ВМС США по ритуалу, принятому в Cоветском ВМФ, с исполнением гимна Советского Союза. Погребение заснято на цветную кинопленку, которая осела в анналах ЦРУ.
Завершив уникальную операцию, “Эксплорер” вместе с док-камерой ушел с Гавайских островов в район Сан-Франциско, где стал на отстой в строго охраняемой запретной зоне (бухта Редвуд-Сити). Здесь американские специалисты извлекли ядерные торпеды, внимательно изучили конструктивные узлы советского ракетоносца. Некоторые из них специалисты оценили как “весьма интересные”.
Однако спецслужбы США не достигли основной цели: шифр-документы в свои руки они так и не получили.
Причина оказалась неожиданной как для американцев, так впоследствии и для нас. Американцы взяли в толк и в расчет все кроме курьезов советской действительности. На этом, кстати говоря, и немцы горели в прошлую войну, забывая, что последнее слово всегда остается за Его Величеством Случаем. А уж в нашей-то жизни и подавно.
Все дело в том, что командир К-129 капитан 1-го ранга В. Кобзарь был человеком высокого роста, а поскольку каюты на подводных лодках спланированы на людей весьма средних, метр пятьдесят с кепкой, то Кобзарю, как и многим другим его сотоварищам по прокрустову ложу, приходилось спать на своем диванчике скрючившись, поджав ноги. В конце концов он не выдержал и во время большого ремонта, когда лодка стояла в заводе, договорился с инженером-строителем, чтобы корпусники за “соответствующее вознаграждение” (валюта у подводников сами знаете какая - “шило” да таранька) перенесли шифрпост в четвертый (ракетный) отсек и таким образом расширили командирскую каюту.
Я, конечно же, разыскал этого инженера-строителя. Им оказался один из наиболее уважаемых заводчан, который в 1975 году уже ушел на пенсию. Он подтвердил факт переноса шифрпоста.
Таким образом, спецслужбы США, решив задачу только частично, остановились перед самым главным этапом - необходимостью подъема и кормовой части К-129.
Но выполнению и этого этапа помешал все тот же всемогущий случай. Далее события развивались в духе американского вестерна.
Одна из гангстерских банд Лос-Анджелеса получила наводку: в Лос-Анджелесе, в офисе миллиардера Говарда Хьюза, в его личном сейфе есть документы, овладение которыми сулит большие деньги.
По всем правилам бандитского искусства была разработана и в одну из темных ночек июля 1975 года начата операция по проникновению в офис и вскрытию интересующего банду сейфа. Это были мастера своего дела, оснащенные наисовременнейшей техникой, включая лазерную. Не чета моей бывшей “фирме”.
Но одновременно в офис проникла и соперничающая банда. У вскрытого сейфа началась яростная схватка конкурентов.
Первыми к месту события подоспели не полиция, не спецслужба, а... репортеры. А самым проворным, кстати, оказался француз, репортер парижской газеты “Матэн”.
Уяснив суть дела, он помчался на пункт связи, но был перехвачен агентами ФБР: “за молчание - миллион”.
Но ловкий репортер выскользнул из объятий агентов и ухитрился связаться со своими боссами в Париже. Как быть? Молчать или “выбросить” сенсацию? Так сказать, пришел “звездный час” газеты.
Боссы прикинули: молчание - миллион, сенсация принесет как минимум шесть миллионов. Дана команда - в набор!
В дальнейшем сенсация была подхвачена всеми ведущими агентствами и газетами с немыслимой для нас оперативностью.
В офисе же Г. Хьюза волна репортеров смела все - и охрану, и документы. Тайное стало явным в самых сокровенных подробностях. В зарубежной прессе разразилась буря, наши же газеты хранили гробовое молчание. Ведущие, телеграфные агентства - ЮПИ, Ассошиэйтед Пресс и другие выбрасывали фонтаны сенсационнейшей информации и восторженных комментариев. Судно “Эксплорер” называлось как судно “XXI века”, опередившее эпоху по крайней мере на пятьдесят лет. И так далее...
На основе этих материалов наша группа “гениев поневоле” провела анализ и восстановила весь ход операции “Дженифер”. Материалы были скомплектованы в так называемую красную папку, содержание которой стало скандальной бомбой для высшего командования, сидящего в Москве.
В то достопамятное утро, когда телетайп захлебывался от потока сообщений иностранных агентств, мне пришлось по неотложным делам сунуться в кабинет командующего флотом. Схема такова: вошел и торчишь в дверях. “Ну, что тебе?” - “Разрешите на подпись...”
В этот момент новый командующий флотом (адмирал В. П. Маслов, ныне покойный) разговаривал по телефону ВЧ-ЗПС с главнокомандующим ВМФ С. Г. Горшковым. Голос главкома в телефонную трубку и даже астматическое дыхание были слышны у двери.
Обычно весьма сдержанный, как все обладающие огромной властью люди, главнокомандующий был взбешен и не стеснялся в выражениях:
- Ну что, товарищ Маслов, прос... подводную лодку?!!
- Никак нет, товарищ главнокомандующий!
- Что значит “никак нет”?! Это я, по вашему, прос... подводную лодку?..
- Товарищ главнокомандующий! Я только что принял флот...
Руководствуясь старым золотым правилом - “когда великаны дерутся, спрячься в любую щель”,- я понял, что тут не до подписывания документов, какие бы срочные они ни были, и потихоньку выскользнул из кабинета.
В лифте меня догнал адъютант: Вернитесь, командующий флотом вызывает...
Я возвратился и снова замаячил в дверях. Комфлота некоторое время рассматривал меня как некую диковину и наконец спросил, повторяя все интонации главкома:
- Ну, что... прос... подводную лодку?!
- Никак нет.
- Что “никак нет”?! Я, что ли, прос... подводную лодку?
- Разрешите доложить! Мы принимали все меры, неоднократно и своевременно докладывали бывшему командующему. Но нам не помогли в том, что выше наших возможностей...
- А откуда это известно? Чем докажете?
- Да у нас целая папка материалов...
- А ну, тащи все сюда!
В порядке отступления. Прежний командующий флотом, а потом первый заместитель главкома ВМФ адмирал флота Н. И. Смирнов терпеть не мог своего бывшего первого зама. Практически он не информировал его о своих командных решениях. Поэтому деятельность первого зама в основном ограничивалась спортивной базой флота, сбором металлолома и учебными отрядами. Даже текущая обстановка докладывалась ему от случая к случаю. Поэтому, как ни странно, к моменту приема командования он, по-видимому, не имел представления о действиях сил США в районе погибшей подводной лодки и наших усилиях помешать их действиям.
Я помчался наверх, в свое управление. А там - буря.
Мой шеф, милейший Виктор Александрович, видимо, уже получил свою дозу от московских начальников, выставил стенкой моих “героев-аналитиков” и окончательно вызверился, завидев меня:
- Ты! Вечно лезешь со своими идеями! Из-за тебя одни неприятности! На хрена мне такой заместитель?! Заварил кашу - теперь сам и расхлебывай!..
В ответ разъярился и я:
- Прошу не орать! Заварил - сам и расхлебаю!.. В такой ситуации, сами понимаете, не до субординации.
Пока шла эта перепалка, через надрывающиеся телефоны хлынул каскад руководящих указаний из Москвы: “Немедленно! Срочно! На доклад Главкому! Представить письменно графический материал - что сделали американцы? Что предпринимал флот? Чтобы своевременно вскрыть и не допустить! Доложить, кто непосредственно виновен”... И так далее.
Мой шеф, в сердцах выложив мне все, что он обо мне думает, схватил папку и помчался вниз, к командующему флотом.
Из Москвы же от руководства “фирмы” посыпался град уточняющих указаний: “Срок два часа! Представить графический материал на карте по фототелеграфу с приложением выписки из журнала событий - какие приказания давались, какими силами и как выполнялись, кто и что доносил... Отобразить район, маршруты и сроки переходов и действия сил сторон...”
Началось лихорадочное вычерчивание карты обстановки, которую облепили информаторы и чертежники.
Район, маршруты, хронология событий...
И вот тут-то, донельзя рассвирепевший от настойчивых звонков от “направленцев” из Москвы - “доложить, кто виноват”,- я допустил стратегическую чиновную ошибку, непростительную опытному штабисту.
Ко мне подошел начальник службы связи подполковник Н. Ф. Уклеин и дернул за рукав:
- Товарищ капитан первого ранга! А помните свой последний запрос в адрес шефа? И его ответ? Я ему:
- А ну, неси телеграммы сюда!
И эти две телеграммы, в красноречивом и доподлинном содержании, легли на карту, выписанные тушью. Да еще вошедшие в азарт ребятки обвели их в черную рамку.
Тушь не успела высохнуть, а из Москвы требуют: “Что вы там клопа жарите?! Немедленно материал на передачу! Главком не будет ждать!”
Карта разрезана на полосы, офицеры помчались на фототелекс. Ленты поползли в столицу.
А там, на том конце линии, в лихорадочной спешке, не читая, начали выхватывать из аппарата еще сырые полосы и помчались в кабинет главкома. Сложили полосы на столе:
- Вот, товарищ главнокомандующий, что тихоокеанцы докладывают.
Мы-де в стороне, это они все. Главком, как стало потом известно, надел очки и...
И на трое суток Москва замолчала. По всем каналам. Ни тебе запросов, ни тебе вопросов. Как в ядерной войне. Тишина.
Спустя трое суток прибыл я по каким-то служебным делам в кабинет начальника штаба флота.
В кабинете - группа начальников управлений, сам начальник штаба разговаривает по красному телефону. С Москвой.
Положив трубку, начальник штаба долго рассматривал меня, как редкостный экспонат, и наконец с известной долей иронии произнес: - Ну, что, герой, доказал свою правоту?
- Выходит, доказал.
- Ну вот, Москва тебе этого не простит. Понял?
- Я это уже усвоил, товарищ адмирал...
Этим история не закончена. Как стало известно, в достопамятный день главком ВМФ был вызван в ЦК КПСС и получил хорошую головомойку, чем и был приведен в ярость. А последняя всегда должна излиться на подчиненный аппарат. Нужны были “стрелочники”.
В дело вступил высший эшелон. Советский МИД послал США ноту: “Ваши службы тайно, в нарушение международно-правовых норм, подняли наш корабль”.
Госдепартамент США отпарировал: “А вы не объявляли о гибели своей подводной лодки. Следовательно, по нормам международного морского права это бросовое, ничейное имущество...”
Тогда МИД СССР направил вторую ноту: “Вы нарушили покой погибших моряков, осквернили их братскую могилу...”
Госдепартамент США: “Ничего подобного. Погибшие моряки захоронены в море по всем правилам, принятым в Cоветском военно-морском флоте. Вам направляется копия кинофильма...”
На этом наши правовики-международники и дипломаты замолчали. Ибо сказать было нечего. Как видно, спецслужбы США предвидели и такой вариант.
Прошла шквальная полоса негодований, докладов и объяснений, поиска виновных. Наступил период грозных указаний из Москвы: выделить боевые корабли, направить на постоянное барражирование в район точки “К” (так официально был назван район гибели подводной лодки К-129), не допустить продолжения американцами работ, вплоть до бомбежки района...
Но это - управление боевыми кораблями - уже оперативная часть, не имеющая к нашей “фирме” прямого отношения.
В течение примерно полугода корабли сменяли друг друга в районе точки “К”. “Эксплорер” там не появлялся. Командование ВМС США, конечно, следило за действиями наших сил.
Спустя примерно месяц после бурной свары в штаб флота прибыл генерал-лейтенант из Генерального штаба, наверное очень умный: на груди два академических “поплавка”. Но почему генерал-лейтенант, а не какой-нибудь моряк? Этого я так и не понял.
Вызвали меня, ибо мой шеф наотрез отказался принимать участие во всей этой истории.
Я по приказанию начальника штаба флота предоставил “красную папку” с подборкой всех накопленных материалов. Генштабист уединился в отдельном кабинете.
Часа через четыре меня вызвал начальник штаба. Генерал-лейтенант подвинул мне “красную папку” и произнес:
- Я внимательно изучил материалы. Я в это не верю.
- Но это - факты! - возразил я.
- Все равно не верю. Ибо это технически невозможно.
- Но это - факты! - повторил я. Начальник штаба флота молчал. Я взял “красную папку” и вышел. Остальное порасскажу в следующий раз. Не тянет ни черта ваша машинка. Замените батарейку либо принесите адаптер. У меня тут розетка есть...

Объехав с полдюжины московских радиомагазинов, я достал свежие батарейки. Но когда я протянул сверточек нашей “связной” медсестре, та лишь грустно покачала головой:
- Сунгариева у нас уже нет.
- А где он?
- Вчера увезли... в патологоанатомию... Вот ваш диктофон.
Я еще надеялся услышать его голос с той кассеты, что оставалась в аппарате. Но из динамиков шло ровное шипение - глас небытия.
Два последних фрагмента “Истории”, как называл Сунгариев хронику подъема К-129, записанных в блокноте и на пленку, перепечатал на машинке. Оставалось довольствоваться тем, что есть. В конце концов, главное сказано. Я вздрогнул, когда через месяц вытащил из почтового ящика письмо, надписанное знакомым почерком. На марке стоял кишиневский штемпель.
Или меня разыграла медсестра, или письмо пришло с того света.
Все оказалось проще и печальнее. Конец “Истории” Сунгариев дописал сам, как только убедился, что “машинка не тянет”. Вложил в конверт с моим адресом, но передать сестре не успел. Вместе с его госпитальными пожитками и бумагами письмо отправилось в Кишинев, а уж там кто-то из родственников бросил конверт в почтовый ящик. Вот эти последние строки:

“Выполнил ли “Эксплорер”, выждав время, завершающую часть операции - подъем кормовой части затонувшей подводной лодки К-129,- мне неизвестно. Отчасти потому, что в скором времени я ушел в другое управление. Во всяком случае, их “желтая пресса” долго писала о “подходящем моменте”, о том, что надо только выждать... Но, по-видимому, кормовые отсеки “Эксплорер” так и не поднял.
Судя по высказываниям американских газет, операция “Дженифер” обошлась налогоплательщикам США в 350 миллионов долларов. Миллиардер Г. Хьюз, финансировавший операцию, денежки на ветер бросать не любил. Расходы надо было компенсировать. С этой целью ЦРУ спланировало и скрытно выполнило еще одну акцию, поистине в духе “рыцарей плаща и кинжала”.
В XVII веке в районе юго-западнее Калифорнии затонул испанский парусный корабль с грузом золотых слитков.
Право на поиски корабля и водолазные работы купила у властей штата, возможно и у правительства Мексики, некая американская фирма. Но пока эта фирма вела подготовку, в одну из темных ночей “Эксплорер” прибыл в район и своим гигантским ковшом-захватом зачерпнул и утащил испанский галеон со всем содержимым. Обиженная фирма направила иск в федеральный суд США. Но ЦРУ дало понять если хотите существовать, заберите иск.
Вскоре после скандала с операцией “Дженифер” главные участники сошли со сцены: президент Р. Никсон потерпел фиаско в связи с уотергейтским делом, директор ЦРУ У. Колби был освобожден от должности по неустановленным причинам, а миллиардер Г. Хьюз, живший в стерильно чистых апартаментах, умер от того, чего боялся более всего на свете,- от гриппа.
Уход же со сцены основных заинтересованных лиц на “красной стороне” Вы легко проследите сами”.
Наверное, всю эту печальную “Историю” можно было бы давно списать в архив “холодной войны” и “эпохи застоя”, если бы не письма, написанные вдовой погибшего на К-129 механика под диктовку полуслепого сына:

“Год назад я отправил письмо в Министерство обороны с просьбой разрешить нам с мамой побывать на святом для нас берегу. Откуда ушли подводники и не вернулись. Никакого ответа я не получил. Позже выяснилось, что письмо переслали в часть, где отец служил. Только благодаря офицерам этой части наша поездка состоялась. Нас с мамой моряки приняли сердечно. Они и сегодня помнят о своих товарищах, погибших в море.
Корреспондентам местных газет мы подробно рассказали о тех, кто был на борту лодки - все, что знали. Я был рад, что люди хоть что-то узнают о них, что память о них сохранится, хотя бы на газетной бумаге.
Спустя месяц после отъезда я получил газету. В статье речь шла только о судьбе мамы и два слова о том, что погиб мой отец, и ни намека на то, что вместе с ним погибли еще сто шесть человек.
В короткой записке корреспондент сообщал, что местная цензура материал о К-129 не пропустила.
Мне непонятно одно: ведь подводники выполняли свой воинский долг, и пусть неясна причина гибели корабля, разве можно их всех вычеркивать из нашей общей памяти?!
Я уже давно собираю материалы о погибших моряках, чтобы переслать в музей части, где пока ничего нет о К-129. Наверное, здесь не разрешает какой-нибудь цербер местного масштаба. Но я верю, что всем этим запретам недолго жить.
И еще живу надеждой пройти на корабле над могилой отца, бросить в море цветы над его кораблем...”

Там, в госпитале Бурденко, я рассказал Сунгариеву об Игоре Орехове. Анатолий Тимофеевич тяжело вздохнул:
- Я уже писал во Владивосток своим бывшим коллегам, просил прозондировать этот вопрос... Есть такой круизный рейс: Владивосток-Курилы-Камчатка-Берингов пролив - Чукотское море и обратно. Кто путешествует по этому маршруту - не представляю. Интуристы? Номенклатурные алкаши, коим в удоволь-парочки? Не знаю. Но отвернуть экскурсионный теплоход до точки “К” стоит больших денег... Камчатцы могли бы сделать это благое дело - послать, к примеру, гидрограф или вспомогательное судно. Но они и ноздрей не чихнут без указания из Москвы.
Вот если обратиться к начальнику Политуправления ВМФ адмиралу Панину... Василий Иванович - мужик совестливый, сам капитанил. Может, он поможет?