ШЕСТЬ МИНУТ ДО ЖИЗНИ, ТРИДЦАТЬ ЛЕТ ДО ПРАВДЫ.....
|
http://www.caravan.kz/1999/07/5
Шестого октября 1969 года у Гавайских островов затонула советская атомная подводная лодка К-191. То, что сразу стало известно американцам, тридцать лет тщательно скрывалось в Советском Союзе. О судьбе экипажа до сих пор не знают даже близкие. Погиб при исполнении боевого задания
- вот и все, что значилось на официальных бланках с черной вестью. А к этому прибавлялось: со слов капитана третьего ранга Б. И. Ковалева.
Молчал все эти годы, верный слову офицера и подписке о неразглашении государственной тайны, и Борис Иванович Ковалев. Сейчас он - единственный живой свидетель трагедии, разыгравшейся той далекой осенью в глубинах Тихого океана. Единственный из пятерых, которым друзьями даровано было право на жизнь. Пятерым из 69.
Когда из Авачинской бухты Камчатки в дальний поход уходила К-191, экипаж был спокоен. Так, привычная грусть моряка, покидающего берег. Был спокоен и командир БЧ-5 капитан третьего ранга Ковалев - подводник в свои 31 уже бывалый, прошедший три океана. О цели похода и задачах не сообщалось, но все догадывались: в районе Гавайских островов проходили крупные учения 6-го американского флота. Не зря подлодку оснастили новейшей электроникой...
Шел 61-й день похода. Над лодкой - 200 метров тихоокеанской воды. Легкое подрагивание корпуса, мерное гудение турбин. В три часа ночи команда готовится к всплытию. Именно в это время подлодка пополняла запасы воздуха, выходила на связь с Родиной, уточняла курс и метеосводку. Командир БЧ-5 Борис Ковалев еще не спал, когда в кубрик вбежал трюмный машинист: “Дым в отсеке вспомогательных механизмов... Тут же сработала сигнализация. Тревога! Войдя в отсек, Ковалев сразу понял: горит резиновая оплетка кабеля. В противогазе, обжигая руки, на ощупь он нашел оголенные концы. Установив причину, тут же доложил командиру.
Пожар на двухсотметровой глубине, когда компрессоры гонят воздух и дают пищу пламени, - что может быть страшнее?! Паники не было. Ковалевские спецы командира поняли с полуслова: главное - остановить реактор. Но даже экстренная его остановка рассчитана на два часа. Пламя, бушевавшее в двух отсеках, такого времени не оставляло.
Внезапно погас свет. Остановились насосы, компрессоры. Тускло засветились лампочки аварийного освещения.
- Открыть кингстоны! - распорядился командир, видя, что с огнем справиться не удается. И в горевший отсек хлынула вода...
Команде удалось сделать невозможное - быстро остановить реактор, лишенный охлаждения. А значит - избежать ядерного взрыва. Но заплатить высочайшую цену. Воздуха на то, чтобы прокачать балласт и поднять лодку, уже не хватало... И она, приняв огромное количество воды, легла на грунт на глубине 500 метров. Стало ясно: хана!.. В дымном, уже заметно разреженном воздухе разлилось глухое, тяжелое отчаяние.
38-летний командир подлодки каперанг Гатчинский - высокий, светловолосый, само воплощение лучших традиций флотского офицерства - принял командиров частей в кают-компании стоя.
Воздуха оставалось от силы на восемь часов. Вопрос стоял страшный: как умирать. Погибнуть всем вместе или дать шанс на жизнь пятерым. Только пятерым! На подлодке лишь пять водолазных костюмов - для наружных аварийных работ. И если спасать пятерых, то кого? Как определить - кому жить, кому погибать?
Жребий - первым предложил замполит. Были и другие мнения - погибать, так вместе. Тем более что обозначить советское присутствие в чужих территориальных водах было строжайше запрещено. И все же командир, заняв твердую позицию спасения пятерых, окончательное решение оставил за экипажем.
За жребий проголосовали все. У каждого теплилась надежда... Но именно это решение означало приближение гибели для остающихся. Ведь большая часть воздуха уйдет на продувание торпедных аппаратов, через которые в океан выйдут пятеро.
На пяти из 69 наспех пронумерованных бумажках написали букву В, что означало Выход. Пять мандатов на жизнь. Остальные, пустые, для 64 означали смертный приговор. Единственный, кто не тянул жребий, был капитан. Немногие в те минуты смогли сдержать слезы. Кто-то заглушал ужас проклятиями, матом. Кто-то откровенно рыдал. Для вытянувших жребий с правом на жизнь самым страшным было смотреть в глаза товарищей...
Пока драгоценным воздухом продували торпедные аппараты, пока на пятерых надевали водолазные костюмы, команда писала торопливые прощальные слова родным, любимым. Что, собственно, могли сказать они в эти свои последние часы? Во всех было примерно одно и то же: Мамочка, дорогая, прощай. Живи долго. Ухожу на боевое задание. Вернусь ли - не знаю... Обнимались, плакали. Последнюю команду отдал командир: Как старший по званию, первым выходит Ковалев. С момента, как начался пожар, прошло всего полтора часа.
Как поднимался по трапу наверх, к люку заполненного водой аппарата, Ковалев не помнит. Казалось, целую вечность. Потом шесть минут полного мрака - и серое небо над головой. Вкус живого морского воздуха, хлынувшего через автоматически открывшийся клапан... Вкус самой жизни.
Оранжевыми поплавками качались на волнах трехбалльного шторма все пятеро. Тяжелый костюм, боль, сдавившая тело, не позволяли шевельнуть ни рукой, ни ногой. Оставалось смотреть на горизонт, выискивая корабли. Кто-то ведь должен был принять сигналы SOS от их радиомаяков...
Вставало утреннее солнце 7 октября... Свое 32-летие командир БЧ-5 капитан Ковалев встречал под чужим небом, в чужих водах. Уж так случилось, так совпало - это был день его рождения. Первого и второго.
Через шесть часов над моряками зависли два вертолета военно-морских сил США. Первым лебедкой вытащили Ковалева, затем всех остальных. Летчики радостно улыбались: О, рус!Освободили их от костюмов уже на авианосце, флагмане 6-го американского флота Флорида. Американцы понимали, что пришлось перенести этим русским. От такого перепада давления не спасает даже самый совершенный гидрокостюм... Страшная кессонная болезнь обрушилась на спасенных нестерпимой болью, долгими мучениями.
В калифорнийском госпитале делали все возможное, чтобы спасти советских подводников. Однако с извещением советских властей не спешили, как не торопились выполнить и требования русских моряков вызвать консула. Пригласили его только два месяца спустя, когда стало понятно - усилия спецслужб уговорить подводников перейти на службу в военно-морские силы США обречены...
Потом - Москва, госпиталь имени Бурденко. Между процедурами, барокамерами - Лубянка. Теперь за свою работу принялись уже советские спецслужбы. Над Ковалевым как старшим по званию и ответственным за механическую часть судна висело страшное подозрение в вине за гибель подлодки. Записи многочисленных бесед, отчетов, объяснений, схемы - до сих пор хранят надежные сейфы ВМФ и КГБ. Только через шесть месяцев, после тщательных проверок, обвинение было полностью снято. Официальными органами. Сам с себя эту вину, пусть даже косвенную, Ковалев так и не снял...
За это время, не справившись с кессонной болезнью, скончались двое из уцелевших подводников. Сначала - молодой лейтенант Владимир Виноградов, чуть позже - старший лейтенант Иван Безуглый. Ковалеву выжить помогла спортивная закалка.
Троим оставшимся предстояла еще долгая, изнурительная борьба за жизнь. Впереди было семь лет госпиталей, тяжкого лечения, полного переливания крови каждые три-четыре месяца. Пережить это, вернуться к нормальной жизни удалось одному Ковалеву - такова, видно, была его судьба. Эхо океанских глубин погубило спустя шесть лет после трагедии и старшину 1-й статьи моториста Юрия Селиверстова и штурмана Льва Дыдымова.
О фицерский кортик оставить на память о службе ему так и не разрешили - сдал под роспись интенданту. Впрочем, память и так все эти тридцать лет не отпускает от моря, от горьких мыслей об участи товарищей, от их прощальных взглядов. Открыто рассказать о пережитом он смог только сейчас...
* * *
Как складывалась все эти годы дальнейшая судьба самого Ковалева?
Вернулся домой, на Мангышлак. Его сразу же пригласили работать директором Гурьевского мореходного техникума. После переезда, из-за тяжелой болезни отца, в Целиноград сначала возглавлял механическое отделение транспортного строительства, а позже - железнодорожное училище. До той поры, пока, не советуясь ни с райкомом, ни с горкомом, не исключили по его настоянию из партии одного из сотрудников. Тот пьяный издевался над дочерью. Позже это ему самому стоило и членства в партии, и работы. В запале, при очередном разбирательстве, порвал и бросил на стол чиновника свой партийный билет. Пришлось работать таксистом, водителем автобуса. А в 58 лет после ликвидации предприятия остаться вообще без дела.
Сейчас Борис Иванович - инвалид второй группы с трехтысячной пенсией. Но не сдается моряк. Когда мы встретились, он уже отшагал свои ежедневные шесть километров, перенес 40 ведер воды, стараясь заставить работать именно больную руку. Сейчас для него это - большая победа.
Есть и мечта: издать сборник стихов. Пишет он их всю жизнь, еще с мореходки...
Елена Невская,
Астана
|
