Игорь Курдин, Питер Хухтхаузен, Р. Алан Уайт.
К-219, ЧЕТВЕРТЫЙ ОТСЕК

Я был рядом с шестой ракетной шахтой, когда произошел взрыв. Он оглушил меня до полусмерти, и я уверен, что лодка раскололась на части, и мы идем ко дну.
Старшина первой статьи Леонид Роман, старший электрик.

Да, это действительно взорвалась ракета в шестой шахте. Мощнейший взрыв вырвал многотонную крышку шахты, вылетевшую как пробка из бутылки вместе с остатками боеголовки и самой ракеты. Верхний пояс шахты треснул, как кожура перезревшего банана. Через огромную пробоину диаметром полтора метра шахта мгновенно заполнилась морской водой вперемешку с остатками компонентов ракетного топлива, которая через трещины в верхнем поясе хлынула в четвертый отсек. Эта смесь была не менее опасна, чем сами окислитель и горючее. Ее агрессивность была просто ужасной! Мгновенно испаряясь, она тут же заполнила бурым дымом весь отсек. Грохот взрыва, рев потока воды, скрежет корпуса проваливающейся на глубину лодки оглушили девятерых человек в отсеке. Это была преисподняя!
Под килем лодки простирались почти шесть тысяч метров морских глубин.
Автоматически включилось аварийное освещение, тусклые огоньки которого соответствовали слабости их надежды на спасение.
Те, кто не успел надеть изолирующие маски, судорожно вырывали их из чехлов, глотая ядовитую смесь широко открытыми ртами, захлебываясь смертельным криком...

Ужас, захлестнувший отсек, бросил людей к спасительным переборочным люкам. Они были наглухо задраены! Связи с центральным не было...
- НАЗАД! ГЕРМЕТИЗИРОВАТЬ ОТСЕК! –нечеловеческий крик Петрачкова, вынужденного для этого сорвать с себя маску, остановил панику.
Кто знает, какие чувства владели ими? Страх, отчаяние, безысходность?
Но уже никто не рвался из аварийного отсека? Человеческая воля оказалась сильнее и подавила инстинкт самосохранения.
Петрачков продолжал отдавать приказы на борьбу за живучесть, тем самым, спасая людей от сумасшествия и приводя их в чувство. Но при каждой команде его легкие наполнялись смертью.
Выскочив на проходную среднюю палубу, он отдал последнюю команду, которую слышали его люди:
- Приготовиться к эвакуации! – и вновь вернулся к переговорному устройству "Каштана" в столовой четвертого отсека. Ему нужна связь с центральным, там должны знать, что случилось! Он должен эвакуировать своих людей! Почему не связи??? – ЦЕНТРАЛЬНЫЙ! ОТВЕТЬТЕ ЧЕТВЕРТОМУ!!!
Петрачков закашлялся и попробовал вновь натянуть маску защитного противогаза. Поздно. Он судорожно вдохнул, затем его начало рвать. Сначала были просто рвотные потуги, затем пошла какая-то розовая масса, потом жжение и боль. Петрачков привалился к переборке. Из его легких поднималась алая зловещая пена, словно пламенем обжигающая горло. Он приоткрыл рот, и несколько красных пузырьков прилипли к маске. Петрачков захлебывался, но захлебывался не морской водой, а противной пеной, заполняющей его легкие, горло и ноздри. Он сплюнул, но пена вновь и вновь лезла из горла. Петрачков уже не мог дышать. Он упал на колени, продолжая сжимать теперь уже бесполезную защитную маску...
Чепиженко, оглушенный, как и все, действовал, как автомат – включился в противогаз, передвинул манипулятор управления крышкой шестой шахты в положение "открыть!" и нажал кнопку включения орошения, не соображая, что крышки уже нет, а орошение он сам заблокировал еще раньше...
Матрос Николай Смаглюк был тем самым ракетчиком, который сливал воду из шестой шахты. Выполняя приказы командира БЧ-2, он замешкался и не успел вовремя надеть защитную маску...
Игорь Харченко служил на лодке третий год и, говоря по-флотски, был "годком". Чувство превосходства над молодыми матросами сыграло и ним смертельную шутку – даже после аварийной тревоги он не поторопился покинуть опасный отсек, где-то затерялось спасительное ПДУ, и, контуженный взрывом, он беспомощно пытался выбраться из каюты, где только что безмятежно спал...
В пятом отсеке, примыкающем к аварийному, врач Игорь Кочергин поднялся с палубы. Взрывом его подбросило на койке в лазарете, и он больно ударился о переборку.
Несколько секунд палуба плыла у него из-под ног. Он слышал громкий скрежет обшивки и переборок подлодки под напором прибывающей воды. Света не было.
Двадцатисемилетний лейтенант из Ленинграда оттолкнулся от переборки. В темноте он пытался найти тапочки, удивляясь, почему ровное покрытие палубы теперь было сплошь покрыто какими-то буграми. Он по-прежнему слышал рев воды, не понимая, что происходит.
Найдя тапочки, он надел их и в темноте вновь сел на койку. В шоке от мысли о неотвратимо приближающейся гибели его мозг отказывался работать. Лампа аварийного освещения вдруг включилась сама собой, подчеркивая всю нереальность, абсурдности происходящего.
Хотя это была его первая подводная автономка после окончания Военно-медицинской академии, Кочергин не сразу, но понял, – случилось что-то страшное. Он знал, что вода разрушит лодку на предельной глубине – это довольно нелепая смерть. Невидящим взглядом он уставился в пустоту. Только через несколько секунд его мозг осознал то, на что он смотрел.
Дверца его тумбочки открылась от удара, вызванного резким погружением лодки. Но на самой тумбочке стоял стакан с еловой веточкой. Ни взрыв, ни крен подлодки, погружающейся под странным углом, даже не сдвинули его с места. Его восьмимесячный сынишка дал ему эту веточку в день, когда они отправлялись в плавание из Гаджиево. Кочергин хранил ее уже целый месяц. Он слышал голос сынишки, видел свою жену Галину, их квартиру в обычном для гарнизона сером бетонном доме с окнами, выходящими на озеро. Все эти воспоминания ему навеял этот крошечный зеленый отросток. Кочергин не мог понять, как, но он придал ему мужества.
Он встал, скользя по наклонной палубе, и начал приводить лазарет в порядок. Маленький отсек мог быстро превратиться в операционную. Он закрыл и снова открыл тумбочку, развернул свою аптечку, достал защитный противогаз, затем разложил все инструменты, которые, как полагал, могут ему понадобиться, и вскрыл сейф с препаратами секретной группы "А". Наверное, он просто не успел испугаться. Но он знал свое дело и то, что его помощь скоро понадобится многим.
05.45 Центральный пост. Работает воздуходувка на продувание балласта. Готовы к пуску резервные дизель-генераторы. Нет связи с четвертым отсеком.
- Механик! Доложите обстановку по кораблю!
- Командир! Это невероятно! Мы потеряли четвертый отсек, но других серьезных повреждений нет! Лодка боеспособна! Вы не поверите, но это так!
В это действительно было трудно поверить, но так оно и было. Надежность лодки оказалась просто потрясающей! Да, она была тяжело ранена, но пока не смертельно.
Люди в центральном первыми осознали это, и спасительное чувство уверенности в своем корабле мгновенно переросло в уверенность и в своих силах.

Спустя несколько дней после аварии американская газета "Вашингтон пост" напишет:
"Моделируя аварию, специалисты ВМФ США пришли к заключению, что командир и экипаж заслуживают высокой оценки за то, что быстро сумели всплыть..." А много позднее один из американских командиров сделает вынужденное признание в том, что его лодка вряд ли сумела бы выдержать такой чудовищный взрыв, и добавит: "Мы внесли корректуру в свои расчеты подводного боя – для гарантированного потопления русской лодки необходимо попадание как минимум двух торпед, с одной она справится".

05.48 Доклад из пятого отсека на ГКП: по таблице перестукивания из четвертого идет сигнал "Поступление воды в отсек. Выходим в корму".
Первая реакция Британова на сообщение – вздох облегчения. Значит, они живы! Слава Богу!
То же самое подумалось всем в центральном. Вдох облегчения был общим.
- Товарищ командир! Они стучат в переборку! Они просят эвакуации! – голос Капитульского с пульта ГЭУ звучал почти страшно и не по уставу.
- Я слышу! – резко оборвал его крик Британов. Стук по переборке теперь слышали все. Все взгляды были обращены на командира. В руках одного человека оказались жизни девятерых. Но что он мог сделать, не зная, какая там обстановка? Аварию нельзя распространять по кораблю! Ее надо локализовать! Решение вылилось в команду:
- Пятый отсек! Приготовиться принимать людей из четвертого! Установить связь с аварийным отсеком! Пульт ГЭУ – приготовиться к вводу реактора левого борта!
Механик взглянул на командира и утвердительно кивнул – другого выхода сейчас не было.
Но все средства связи с четвертым бездействовали, а перестукиванием много не выяснишь. И тут молодой помощник снял трубку обыкновенного телефона, который есть в любой квартире, и, скорее по привычке, просто набрал номер столовой четвертого. Сколько раз он делал так, вызывая коков и вестовых, и теперь гудки вызова звучали обычным тоном. И – о чудо! – трубку взяли! Глухой голос из-за маски заученно произнес: "Есть четвертый!"
- Четвертый?! Кто это?
- Это я, матрос Садаускас. – Голос сорвался на хриплый крик: - Мы задыхаемся! В отсеке газ! Выведите нас отсюда!
- Спокойно, Раймундас! Спокойно! – Британов выхватил трубку из рук Карпачева. – У вас пожар? Где Петрачков?
- Пожара нет! Отсек загазован! Петрачков и еще двое без сознания!
- Собери всех у кормовой переборки! Будем выводить вас в пятый! – Теперь Британов не мешкал. – Пятый! Уберите лишних людей в шестой, остаться доктору, Кузьменко и мичману Швидуну! Там есть раненые! Быстрее!
Быстро не получилось. Только через двадцать пять мучительно долгих для всех минут, в 06.19, прозвучал долгожданный доклад из пятого:
- Они вышли! Семь человек! Смаглюк без сознания, нет Петрачкова и Харченко, их не нашли!
- Кузьменко, Швидун! Надо найти и вытащить их! – Британов не мог бросить людей в пекле четвертого. Он обязан сделать все, чтобы спасти их!

06.25 Из четвертого вынесли матроса Харченко, без сознания. Петрачкова найти не удалось. В четвертом отсеке бурый дым, очень жарко, видимость один метр.
Доктору Кочергину ничьи команды были не нужны. Он делал уколы двум матросам прямо через мокрую, скользкую от окислителя и воды одежду. Противогаз мешал ему, и он сорвал с себя маску. Ничего страшного, раненые важнее! Дыхание изо рта в рот, непрямой массаж сердца, инъекции...
- Черт подери! Откуда здесь запах прелого сена? Или я схожу с ума? – воскликнул командир пятого отсека Кузьменко.
- Идиот! Немедленно надеть маску – это запах окислителя! Мы загазовали твой отсек! – Кочергин соображал быстрее. – Центральный! Необходимо срочное эвакуировать пострадавших в кормовые отсеки – пятый загазован!
Пропитанная ядовитыми парами, мокрая одежда выскальзывала из рук, но обоих раненых вытащили в пока еще безопасный седьмой отсек.
- Центральный! Прошу записать в вахтенный журнал: в 06.30 начат разогрев реактора левого борта, - голос Капитульского обрел прежнюю уверенность.
Это было уже из области фантастики - чувствительная, порой капризная электроника ядерной установки работала! Кто сказал, что их лодка – старая развалина?
- Гена! Ты – гений! – стармех был прагматиком, но сейчас готов поверить в любое чудо, лишь бы оно помогло им бороться. – Сколько понадобится времени на ввод второго реактора?
- Если честно – не знаю, как пойдет.
Те, кто потом упрекнет экипаж, конструкторов и строителей лодки в непрофессионализме, забудут о том, что уже спустя три часа после взрыва был введен в действие второй реактор и лодка шла полным ходом! Разве могли это сделать слабо подготовленные подводники на плохо сконструированном и некачественно построенном корабле? Кстати, норматив ввода реактора в нормальной обстановке 5-6 часов.
К-219 мерно качалась на океанской зыби. Движение вперед было почти незаметным. Блестящий черный корпус темным пятном выделялся на залитой лунным светом глади.