НИКОЛАЙ ЧЕРКАШИН - "ПЛАМЯ В ОТСЕКАХ"

"ОНИ УМИРАЛИ МОЛЧА"

Они попали из огня да в полынью. В "Словаре командных слов" нет такой команды - "Покинуть подводную лодку!" Для подводников это звучит столь же абсурдно, как приказ "Расстаться с жизнью", ибо подводная лодка, прочный корпус - защитная оболочка одна на всех, общее тело всего экипажа...
Покинуть подводную лодку?! В это не верилось, как не верится в конец света.
Мичман Кожанов, старшина команды гидроакустиков, глядя, как открывают контейнеры с плотами, шутливо воскликнул: "Неужели мне придется замочить новые ботинки?!" Он мог шутить лишь потому, что, как и все, не верил в невероятное: на дно, как протараненная баржа. Но она пошла...
Капитан 1 ранга Б.Коляда, заместитель командира дивизии:
- После 15 часов летчики передали, что к нам идут: атомная подводная лодка (она была приблизительно в ста милях), гидрографическое судно "Колгуев" и сейнеры во главе с плавбазой "Алексей Хлобыстов". Время подхода - 18 часов. Лодка вела себя нормально. Инженер-механик доложил мне, что при затоплении двух кормовых отсеков (шестого и седьмого) корабль по диаграмме остойчивости все равно остается на плаву. По этому мы оценивали ситуацию так: выгорит кислород, вскроем отсеки, введем в строй рулевые машинки и пойдем на буксире в базу. То есть все будет так, как на лодке, горевшей в Атлантике два года назад. Однако ближе к 17 часам крен и дифферент стали медленно нарастать на правый борт и корму. Я сказал командиру: "Готовь "секреты" к уничтожению, а личный состав - к переходу на надводный корабль. Чтоб швартовая партия была на корпусе..."
Около 17 часов подводная лодка резко пошла на корму. Когда я вылез наверх, оба спасательных плота были еще в контейнерах. Вместе с мичманом Григоряном мв вытащили левый плотик. Он стал надуваться. Мы держали его шарообразную форму, и вот в этот момент его и перевернуло волной. Мы пытались вытащить его на носовую надстройку, но сильная волна перебросила его на другой борт. Все стали прыгать за ним. А плот правого борта, вытащенный наполовину, так и пошел вместе с лодкой. Его потом выбросило из-под воды. Он вынырнул перевернутым, и его понесло ветром от нас...
Я был одет легко, в одном РБ, поэтому быстро догнал плот левого борта, облепленный людьми довольно густо. Талант Буркулаков протянул мне руку и помог влезть. Он вытащил меня из воды до половины...
Мичман Александр Копейка:
- Я, наверное, покидал мостик самым последним. Почему? Вытаскивал из ограждения рубки обожженого. Когда же добрался до плотика, он уже был почти весь облеплен. Мне пришлось долго его обплывать, пока с левой стороны не нашел, за что ухватиться. Все в основном прыгали на правый борт, поэтому и плот был с правой стороны перегружен, а с левой - более-менее...
Лодка погрузилась метрах в трех от плотика. Просто не верилось. Сколько нам на разводах зачитывалось о всяких авариях! Но я никогда не мог подумать, чтобы лодка могла вот так взять и исчезнуть...
...Потом, на плоту, мы, конечно, друг друга поддерживали, да и самолеты надежны много давали. С самого начала еще терпимо было. А потом, примерно через полчаса, волнение усилилось и нас стало накрывать с головой. Вот тут многих просто отрывало и уносило. А кое-кто и сам терял силы: глаза стекленели, на губах пена выступала, отпускал леер и тут же уходил под воду.
Механик, капитан 2 ранга Бабенко, до последней минуты спрашивал меня: "Где корабли? Где корабли?.." У капитан-лейтенанта Богданова часы шли, и все спрашивали, сколько там до восемнадцати осталось. А он подбадривал: "Ребятки, потерпите немного, пять минут осталось". И так с добрых полчаса у него, все еще "пять минут" оставалось. Поддерживали нас, пока были живы, старпом, капитан 2 ранга Аванесов, начпо Буркулаков... Все верили, что нас не оставят, не бросят.
А потом вдруг под нами что-то взорвалось. Тряхнуло так - решили, плот лопнул. Осмотрелись - все в порядке. Ну и чтобы всякую панику пресечь, запели "Варяга".
А командир БЧ-4 (связи), капитан 3 ранга Володин, до последних минут жизни все повторял: "Ребята, я сам был на связи, я сам слышал, как летчики передали: "Корабли идут на помощь". И когда самолеты стали стрелять ракетами, мы поняли - помощь близка, на нас наводят суда, надо продержаться во что бы то не стало. И мы держались...
Капитан медслужбы Л.Заяц:
- Где-то за полчаса до гибели лодки я спустился вниз, зашел к себе, взял фото дочери и сына. Хотел забрать и книги, что прихватил из дома, - "Гойю", "Рассказы о Пушкине" Тынянова, но оставил на полке. Подумал, что здесь они будут целее, чем на плавбазе. Я не сомневался, что нас поведут домой на буксире. На всякий случай попрощался с каютой, погасил свет. Поднялся наверх и увидел, как глубоко ушла корма в воду. Раньше как-то не смотрел в ту сторону - головы было не поднять, а тут - сердце екнуло.
Больные мои спрашивают: "Ну как там?" Я их успокаивал: "Нормально". Подошел к Волкову, командиру электротехнической группы, поправил повязки, тихо спросил: "Коля, как ты думаешь, продержимся?" Он мне так же тихо: "Слишком быстро нарастает дифферент..." Я поднялся чуть повыше, вижу - корма на глазах уходит в воду и нет никакой силы, чтобы удержать, остановить ее гибельное погружение. Тут стали спускать плотики. Я к Коляде:
- Борис Григорьевич, больных надо в первую очередь.
- Да, конечно.
Я ждал, что плотик вот-вот появится по правому борту. А его нет и нет. Я перешел на левый борт. Капитан 3 ранга Манякин, комдив движения, рванулся за пусковой линь, раздался хлопок, и плотик стал надуваться. Его мгновенно перевернуло. Все, кто стоял рядом, и Коляда, и Григорян, общими усилиями пытались вернуть его в нормальное положение. Одной рукой держались за леер ограждения рубки, другой рвали линь, когда волна подбрасывала плот. Четыре попытки не удались, плот был слишком тяжел, пятая, самая сильная волна и вовсе перекинула плот через надстройку на другой борт. Только тут я заметил, что стою в воде, рубка быстро погружается, одка становится почти торчком. Крики. Шоковое состояние. Оторопь берет, когда посреди моря твердь уходит из-под ног. Все ринулись вплавь. Неразбериха, толкотня. Ближайшая к лодке сторона плота была тут же облеплена. Я плыл в фуфайке и чехле от "канадки". Натыкался на кого-то, на меня натыкались, мешали друг другу. Плавать умели почти все, кроме старшего мичмана Еленика (он пошел на дно сразу, ни за кого не цепляясь, без криков о помощи), матросов Головченко и Михалева.
Отчетливо помню мысль: "Боже, какая нелепая смерть! Неужели и мне так придется?!" Перед глазами встали мама, дети. "Что маме скажут? Где могила сына?!" И тут все внутри поднялось, волна жизни такая накатила, откуда силы взялись - вцепился рукой о леер плотика, а рядом Игорь Калинин вскарабкался, влез сам и других стал втаскивать. Там на плоту собралось человек тридцать, а то и больше. Я смотрел на них, как ни счастливцев, которым дарована жизнь... Во-первых, как врач знал, что в этой воде минут через двадцать наступит холодовый шок и остановится сердце, во-вторых, силы и без того уже меня покидали. На плот мне не забраться... Рядом мой бывший пациент, обгоревший лейтенант Шостак, налегке, без одежды, залез на плот. Прошу его:
- Саша, дай руку.
Он спустил ногу, в нее я и вцепился. Кто-то крикнул: - На плотик больше не влезать! Иначе все потонем.
И, кажется, мичман Каданцев, у него голос громкий, четко скомандовал: - Разберитесь вокруг плотика!
Все расположились более-менее равномерно, и плотик выровнялся. Но волны накрывали нас с головой. Манякин захлебнулся прямо на плоту. Я почувствовал, что мне мешают брюки, скинул их. Потом, когда меня вытащили, то оказалось, что я в ботинках, но без трусов.
Минут 30-40 я держался за ноги Шостака. Потом мне удалось забросить на плотик и вторую руку. Вцепился намертво. Так меня и сняли.
Рыбаки приняли нас как родных. Оттирали всем, что содержало хоть толику спирта, - одеколоном, лосьонами, даже французский коньяк не пожалели.

Есть ли более жизнеутерждающее чтение, чем рассказы людей, переживших смерть? Пусть кому-нибудь вспомнятся в трудную минуту эти строки.
Фотография мичмана Юрия Анисимова, обнимающего своих троих, едва не осиротевших детей, обошла десятки газет... Его фамилия открывала список спасенных.
Мичман Ю.Н.Анисимов, техник гидроакустического комплекса:
- По тревоге я сразу же прибыл в первый (носовой) отсек. Там уже были капитан-лейтенант Сперанский, мичманы Григорян и Кожанов. Мы с тревогой прислушивались в командам, которые центральный пост давал в аварийные отсеки... Они неслись из динамика "лиственницы"... Больше всего боялись, что рванут аккумуляторные батареи. Дали и нам команду подготовить ВПЛ* к работе. Начали давть давление, а его нет... Потом пена пошла. Всплыли и сразу же заметили крен на левый борт... Все водолазное имущество в отсеке было наготове. Если бы дали команду надеть, мы бы за пять минут одели друг друга.
Потом к нам постучал Калинин и сказал: "Ребята, одевайтесь потеплее и наверх выходите!"
Я взял два мешка с "секретами", потом ящик с документами на спину надел. Когда вылезал, услышал, как командир сказал:"Растет дифферент на корму..." Вылез наверх, волной с меня ящик сбило. Ухватился за козырек мостика. А когда вторая волна схлынула, увидел плот метрах в двадцати. Отпустил козырек и поплыл прямо к нему. Володя Каданцев помог мне залесть. Там был такой прогиб, как яма, вот туда и плюхнулся. Но сильная волна смыла меня за борт. Так бы и унесло в море, но я ухватился за Калинина. Рядом из последних сил держался Сперанский. Очередная волна ударила, и он так отбросился назад, и все... Смыло его... И как Волкова смыло, я тоже видел. Умирали все молча. Никто не кричал, не прощался... Очень тяжело было смотреть, когда на твоих глазах... И ничем не можешь помочь... Сам старался двигаться, чувствовал себя плохо. Все время думал о детях, трое их у меня. Как подумаю о них, так сил прибавляется... Потом услышал: "Шлюпка! Шлюпка!" Легче стало и морально и физически. И даже потеплело как-то. Судно я не видел. Оно сзади было... Со шлюпки кинули конец, и все быстро за него ухватились. Я одного помог поднять, второго. Почти самый последний с лота и снялся... Дальше что было, не помню почти. Открою глаза, смотрю - плывем. Глаза закрою и снова ничего не помню. Пришел в себя в каюте. Мне стакан спирта, разведенного с вареньем, дают. Я спрашиваю: "Что это?" А мне: "Пей, не спрашивай!" Потом кто-то спросил: "Щекотки боишься?" Я говорю: "Нет. У меня ноги и живот замерзли". И они давай меня растирать. Очень хорошо растирали...
Оклемался. В парную, душ сходил. Прилег, но никакого сна. Примерно через час куртку надел, нас вообще очень тепло одели, белье водолазное выдали, свитеры, и вышли на верхнюю палубу. Там погибшие лежали. К тому времени всех уже наверх вынесли. На каждого смотрел и многих не узнавал. Все почти опухшие...

Капитан-лейтенант Виталий Грегулев, начальник химической службы. Рассказывал чуть заикаясь, видимо до сих пор не веря в свое спасение: - В ночь на 7 апреля я дежурил. Проверял радиационную обстановку. Все было в норме.
По сигналу аварийной тревоги сразу же перекрыл подачу кислорода во все отсеки. В кормовых - необитаемых - отсеках было процентов 20, а в жилых - 23. Система поглотителя окиси углерода вышла из строя.
В третьем отсеке, в штурманской выгородке, мы с мичманом Черниковым развернули пост переснаряжения изолирующих противогазов - "инов". Все аварийные партии уходили со свежими "ипами". Кстати, они и ПДУ показали себя хорошо в отличие от шланговой дыхательной системы. Задумано хорошо, а исполнение... В ПДУ, рассчитанном на 10 минут, я бегал час.
Мичман Черников (погиб во всплывающей спасательной камере) действовал четко и хладнокровно. Я не раз поминал добрым словом наших флагманских химиков Жука и Журавлева - их школа.
Стали убирать отработанные ПДУ. Черников мне говорит: "Сейчас плавбаза подойдет, но я, наверное, здесь останусь". Мы и предполагать не могли, что лодка не выдержит, начнет тонуть... Тут прибегает Каданцев: "Вода в четвертом!"
Когда дали команду выйти наверх, я схватил свой транзистор (мне его флагманский на день рождения в море подарил). Китель забрал, брюки. Вылез оставил и прыгнул в воде с рубки. Вынырнул, обернулся - глазам своим не повернил - корабль тонет.
Поплыл к плотику, волны в лицо. Воды нахлебался, потерял плот из виду. "Ну ладно, - думаю, - черт с ним!..
Вспомнил про семью... Рассказ Джека Лондона вспомнил - "Любовь к жизни". Его герой полз по тундре, боролся с волками. Я тогда думаю: "Нет уж, надо жить..." И многие так боролись. У нас на плоту один уже не мог руками держаться, отнимались от холода. Так он зубами за чью-то шинель схватился.
Очень жить хотелось! Вот сейчас телевизор смотрю, там бастуют, там кого-то режут. Но ведь вы же живете! Чего вам еще надо!
Когда вдруг открылся второй, пустой плотик, хотел плыть к нему, догнать. Но чувствую, ноги уже замерзают. Сбросил ботинки, стал растирать.
Капитан-лейтенант Юрий Парамонов:
- А я все-таки решился. Прыгнул в воду и поплыл. Потом думаю: что это я в ватнике плыву; сбросил его, шапку сбросил... Плыть пришлось против волны. Гребни все время плот заслоняли. Я-то его видел с высоты нашего борта. Словом, потерял из виду и вернулся к своему.
Капитан-лейтенант Грегулев:
- А ведь некоторые плавать не умели вовсе. Вот матрос Михалев, трюмный. Хороший моряк, добросовестный. И вот он тихо так, молча ушел. Нас в училище - я Каспийское кончал - первые два года здорово гоняли: и бегать, и плавать. Двойки ставили, отпусков лишали, но зато все к пятому курсу нормально плавали. Иначе бы я сейчас ничего не рассказывал...
Я как борт шлюпки увидел, так и отключился. Очнулся уже на плавбазе. Лежу и думаю: "Чего это я голый?" Никто из нас не заболел, потому что на "Хлобыстове" врачи сразу же нами занялись. У них там и терапевт, и хирург, и стоматолог, рентгенолог, и трм медсестры... Врачи не виноваты, что Молчанов, Нежутин и Грундуль погибли. Ведь хорошо себя чувствовали. Вышли после ужина покурить - и на тебе. Потом выяснилось, что у них в организме начался необратимый процесс и этот почти незаметный для здорового человека "никотиновый удар" от одной сигареты для них оказался роковым. Морякам "Хлобыстова" мы все своим вторым рождением обязаны. Когда они получили радиограмму "лодка горит", так они чуть ли не швартовы рубили. Из машин выжимали все, что можно было. Даже пожарную команду в трюм спустили - до того они раскалились...

* ВПЛ - пенная система пожаротушения.