Владимир Шарапов
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Фиорд узок и извилист и напоминает типичную широкую русскую реку, только вот вода в ней, в этой мнимореке, черна, неподвижна и солёна. Напротив, на том берегу, нависает над поверхностью бухты мощная, уходящая в самые небеса, горная гранитная скала. Боковая грань её совершенно бесснежна, ровна, вертикальна. И на самой вершине её почти в небе, вырублены ярко видимые отовсюду, даже в бесконечную полярную ночь, гигантские буквы, складывающиеся в навечно запомнившиеся нам, русским подводникам, слова знаменитой, точной, тяжёлой фразы адмирала Макарова "Помни войну". Это выражение сопровождает нас, моряков - атомников, всюду в Западной Лице и стало навсегда внутренним законом всей нашей многотрудной жизни. Оно, как бы уже и не только вырублено в камне, но живёт и звучит в самих душах каждого из нас и полностью определяет всё наше поведение, все наши помыслы и наши чувства.

Наверху, на рубке почти тихо, только слабо вибрирует корпус атомного корабля. На палубе бесшумно возятся моряки боцманской службы и швартовной команды. Значит, начало отхода совсем близко. На пирсе трюмные складывают в бухты брезентовые шланги, с помощью которых недавно были пополнены запасы дистиллята, тут же электрики отсоединяют от коробок наземного берегового питания электрические кабели. Все работают молча и споро.
Лёгкий ветерок пронизывает ледяным полярным холодом до костей, но не хочется даже обращать на это мелкое неудобство внимание. Ты дышишь и дышишь свежим предутренним воздухом и надеешься напиться им до конца, с избытком, но не можешь. Что - то говорит рядом Валера и к тому же указывает рукой. Ты ему отвечаешь, даже не вдумываясь в смысл фраз.
Всё твоё существо наполнено расставанием с этой, пусть суровой, пусть малопригодной для обычной, ( нормальной - так сказал бы не бывший здесь и в этих обстоятельствах человек ), но для тебя редко красивой и праздничной жизни, среди неба, звёзд, скал, воздуха, снега.
Скоро, очень скоро останутся в тебе только воспоминания об этих мгновениях и ещё живёт надежда, что ты может быть когда - нибудь, прикоснёшься к этому бытию, что ты сможешь почувствовать себя вновь обыкновенным человеком на обыкновенной, настоящей земле, земле твоего Отечества.

Вдали, вдоль прибрежной полосы, на узкой, скальной дороге показались огоньки приближающихся легковых машин. Стало ясно, что эта кавалькада автомобилей везёт в себе командование дивизии или флотилии для окончательного прощания с экипажем, уходящим надолго в море.
Командир АПЛ Коломийцев что - то негромко, но властно произнёс стоящему рядом с ним старпому. Прозвучала команда " всем вниз ".
Мы бросились к люку. Каждый из нас с помощью многомесячных тренировок приноровился спускаться вниз за несколько секунд. Ты зажимаешь ладонями стальные поручни трапа и стремительно летишь вниз, регулируя скорость движения лёгкими прикосновениями ступеней о те же самые поручни. Опасность, пожалуй, заключается в том, что иногда направляющие покрываются почти невидимой корочкой льда, и тогда твоё движение вниз превращается просто в скоростной полёт. Удар о стальные поёлы (накладные листы ) палубы отсека потрясает тебя до основания.
Ты в низу. Докладываешь вахтенному офицеру о том, что ты спустился в прочный корпус АПЛ , а он, в свою очередь, отмечает сей факт в своём журнале.
Тут же грохнулся о металлическую палубу отсека Валера. Мы тут же решили быстренько перекусить, помятуя о том, что отход корабля совсем близок, и если нам не удастся сейчас, в эти мгновения, позавтракать то уже тогда быть нам голодными ещё очень долго.
Переход во второй отсек, в помещение кают - компании занял несколько секунд. Но она уже была заполнена возбуждёнными от прошлых и будущих событий и быстро поглощающими пищу офицерами экипажа. Придётся подождать следующей смены завтракающих.
Второй отсек - жилой. Здесь размещены каюты многих офицеров экипажа. На верхней палубе, напротив кают - компании бытует командир ПЛ. Правда, обычно при нахождении корабля в море, он всё своё время проводит в центральном посту, на перископной площадке, где на беспорядочной куче меховых курток, иногда позволяет себе и соснуть часок - другой. А в его каюте размещаются, как правило, во время боевого похода представители штаба дивизии или флотилии атомных подводных лодок.
Рядом с командирской каютой расположены помещения офицеров БЧ 1 и БЧ 2. В них уже по четыре койки. А на втором этаже второго отсека, т.е. по трапу вниз - каюта командира БЧ-5 - главного механика корабля и двухместная каюта старпома и заместителя командира по политчасти - они расположены в кормовой оконечности отсека. Здесь же в тупичке находятся кабинет корабельного врача майора Манухина и изолятор ( в котором обычно тоже кто - то живёт, да ещё и не один, за неимением лишних мест ), а в углу - каюта моих друзей - офицеров КИПа (контрольно - измерительной аппаратуры ). Они вместе с нами по корабельному расписанию несут вахту на пульте управления ГЭУ во время выходов в море.
Постучались. Вошли. В каюте темно. Четыре койки на двух бортах расположены парами по вертикали и закрыты светонепроницаемыми занавесками, значит кто - то уже прикорнул. Посреди смонтирован узкий корабельный столик с откидывающими бортами. "Сидеть" приходится на нижних койках. Здесь тихо и не так жарко. Работают только вентиляторы душирования. В каюте занимается со схемой какого - то электронного прибора мой самый близкий друг Гена Малышев.
Мы родом из одного города, из Петрозаводска, и нас это необычно сблизило. Гена - обладатель ярко-синих глаз в пол - лица, волнистых белокурых густых волос на голове и в бороде и необычного для атомщиков блестящего розового румянца на щеках, был настолько внешне неординарен, что вызывал всюду, куда бы он не попадал, всеобщий интерес, особенно у женщин. Он был вылитым Добрыней Никитичем -русским витязем, таким же высоким, широкоплечим, мужественным своим прекрасным ликом и богатырской фигурой.
К тому же Гена обладал и ровным, неконфликтным характером и кажется никогда, в самых тяжёлых и критических ситуациях не терял присутствия духа. Он и внутренне был высокоорганизован, начитан и ещё: постоянно в свободные минуты занимался самообразованием. В отличие от меня, Гена был уже женат и имел малюсенькую дочку, прелестную лицом, что немудрено было при такой - то красоте отца с матерью. Он женился ещё будучи курсантом училища им. Дзержинского, однажды отправившись на первомайский парад со своей ротой в Москву и там же сразу же с первого взгляда нашедший и определивший свою избранницу, что свидетельствовало лишний раз о цельности его характера.
Её звали Таня. Танечка Малышева была коренной москвичкой, из высоких столичных кругов. Она училась в Университете, обладала запоминающейся внешностью, высоким ростом и пышной фигурой. Танечка мгновенно влюбилась в приезжего моряка, чтобы, потом, позже разделить с ним все превратности сначала курсантской в Питере, а потом и офицерской, северной жизни в далёком от цивилизационных удобств, заполярном посёлке. Они удивительным образом дополняли друг друга. Это были истинно русские, порядочные, красивые люди, а их семейный союз можно было без преувеличения и излишнего риска определить закономерным и вечным. Меня с Геной очень многое связывало, мы делились с ним самым сокровенным. Он несуетно помогал мне переносить ежедневные тяготы флотской жизни, помогал бескорыстно с душевной щедростью, не считаясь с собственными трудностями и лишениями. К тому же, он кроме высокого своего профессионализма ( а учился всюду: и в школе и в училище он всегда и только на пятёрки ), обладал ещё превосходящим многих знакомых мне офицеров интеллектом и обширными знаниями в самых разных областях человеческой деятельности. Его мама - учительница ещё с раннего детства приобщила сына к настоящей русской литературе, научила хорошим манерам, дала абсолютное знание английского языка. Вот потому с Геной было приятно, интересно и полезно общаться.
Но мы - то в каюту ещё заскочили и по - неволе: находиться в кают - компании можно было только в отглаженной, жёлтой офицерской рубашке, только в ней, и в чёрном галстуке, - это был непреложный, "железный" закон, ставший уже традицией и изменять ему невозможно было ни при каких обстоятельствах, самых чрезвычайных. Конечно, рубашек на нас в настоящий момент не было и даже не могло быть. Вот мы и решили здесь, у своих коллег позаимствовать на несколько минут им принадлежащие атрибуты морского офицерства. Отказа быть не могло - таковы взаимоотношения на боевом корабле,- на этом стоит флот, если конечно, не злоупотреблять добрыми намерениями и поступками своих друзей. Переоделись.
В это же самое время мы обменялись слухами. Гена, как соседствующий по отсеку с командирским составом и уже побывавший в кают - компании на завтраке, мог знать и знал, конечно, больше новостей, чем мы. Нас интересовало, в первую очередь, близок ли выход в море. И мы тут же определились, что он произойдёт немедленно после прощания командира дивизии с командиром АПЛ, передачи им соответствующих напутствий и рекомендаций и получения положенного ему по флотской традиции подарка от экипажа отходящей подводной лодки. Что же касается приказа командования о выходе в море и выполнения боевой задачи, то, как стало известно, пакет с соответствующими документами ещё раньше был прислан фельдегерской связью и уже находился в сейфе командира и мог быть вскрыт после визита командира дивизии.
Эта традиция, обмен подарками, давно уже установилась на флоте и нимало удивляла не только одного меня. Пожалуй, даже обижала и оскорбляла, помятуя о тех трудностях, которые предстояло нам перенести и, главное, выдержать. А этот самый подарок обычно состоял из одной - двух бутылок спирта, пяти - шести банок зернистой и красной икры, тушки севрюжины и нескольких плиток флотского, твёрдого до камнеподобия, чёрного шоколада.
Конечно же, не жалко было этого так называемого добра ( на флоте к пище относились с подчёркнутым презрением ), но сам факт передачи задевал самолюбие и никак не вписывался в общепринятые на подводных лодках взаимоотношения. Но традиции есть традиции.
Что же касается слухов, то ими обычно переполнены любые корабли и суда флота. В отсутствие достоверной и точной информации среди членов экипажей, только слухи позволяли хоть в малой степени ориентироваться в настоящем и в будущем своеобразной жизни коллектива людей в форме, состоящего - то всего из нескольких десятков моряков и планировать, и организовывать свою личную жизнь. И не беда, что нередко слухи были ошибочны и основывались на каких - то фантастических предположениях, они были фактом жизни экипажей и без них невозможно было вообразить наше существование. К тому же, чаще всего они основывались на достоверной реальности. А откуда они рождались, как возникали, почему мы ими жили - это только нам принадлежащая тайна бытия, часто и нам - то самим неясная.

Я и Валера заторопились в кают - компанию. Она размещалась на верхнем этаже второго отсека по правому борту. У неё два входа. В её кормовой части находилась отделённая лёгкой перегородкой с небольшим квадратным отверстием для передачи пищи раздаточная, где два вестовых матроса заполняли тарелки и стаканы и тут же мыли их после использования в специальной мойке. В носу кают - компании был размещён отдельный маленький стол, рассчитанный на четырёх офицеров, где всегда принимали пищу только и только командир, заместитель по политчасти, главный механик, старпом и в отдельных редких случаях приглашённые на борт ПЛ высокие гости. За основным, более длинным столом сидели обычно двенадцать офицеров. Кушали почти всегда в две - три смены. Всё было строго расписано: кто, когда, где сидит, кем и кого замещает.
Моё постоянноё место было слева от кормового входа, второе по счёту. Напротив меня, ( прямо в меня упёршись неподвижным взглядом своего каменного лица ) висел на сферической поверхности отсека портрет главкома ВМФ адмирала Горшкова. Ранее здесь обычно размещался парадный портрет Первого секретаря ЦК КПСС. Но его после памятной истории, произошедшей в октябре 1964 года, бывший заместитель командира корабля по полит.части, наверняка, не без рекомендации Политсовета флотилии, сменил, решив изменить стародавнюю практику.
В те времена мы были в боевом походе в Саргасовом море, недалеко от побережья США, и нашей задачей было морское патрулирование с нацеленными на Нью - Йорк крылатыми ракетами, вооружёнными термоядерными боевыми зарядами. Командовал тогда моей атомной подводной лодкой капитан первого ранга Владимир Александрович Панов - известный, бывалый офицер, умница, благородный, честный и одновременно лихой моряк. Тогда я был лейтенантом, ещё недавним выпускником Дзержинки, дублёром КГДУ - 6 (командира группы дистанционного управления) и дублёром командира десятого отсека.
Как и положено флотскими порядками на переборке кают - компании висел портрет Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва. Наше автономное плавание продолжалось уже более месяца и протекало очень трудно. Мы испытывали на своём корабле новые виды техники и новые ещё не опробированные на флоте проекты вооружения. Ещё до выхода в море соответствующие службы на нас заполнили наградные листы по типичной для тех времён схеме: командир по окончании похода должен был стать Героем Советского Союза, зам по политической части и главный механик получить ордена Ленина, командиры боевых частей - ордена Красного Знамени, младшие офицеры - ордена Красной Звезды, а матросы - медали Ушакова, "За отвагу" и " Боевые заслуги". Будущие награды нас нимало поддерживали в нашей многотрудной службе в условиях боевого похода. Но случилось невероятное и совершенно не зависимое от нас самих событие, что абсолютно разрушило наши планы и надежды. Однажды, появившись в кают - компании на ночной завтрак, мы, офицеры АПЛ, заметили вместо портрета нашего государственного политического лидера просто выгоревшее от времени пятно на внутренней обивке прочного корпуса. Сначала, увлечённые приёмом пищи, мы как бы не придали значения этому факту, но по прошествии всего нескольких минут вдруг напряжённая тишина среди сидящих офицеров сменила лёгкий шум от разговоров, смеха, радостных возгласов принимающих пищу. И не мудрено. Факт отсутствия портрета был совершенно необъясним никакими бытовыми причинами. Это был вызов действительности, обычному порядку вещей, размеренности лодочного подводного расписания, в конце концов целой системе ценностей на флоте. Ведь Первый секретарь ЦК являлся Главнокомандующим наших Вооружённых Сил. К тому же, по тут же появившимся и озвученным слухам, зам командира по политчасти получил некую шифротелеграмму ночью при всплытии ПЛ на сеанс связи с Москвой, с Главным Штабом Флота. Конечно, содержания этого сообщения не мог знать никто на борту, но слухи поневоле связывали сам факт получения шифротелеграммы с отсутствием портрета.
Нет, нет, это даже были не слухи, но робкие, малопонятные предположения. Развить эту тему было просто невозможно, это было выше нашего сознания.
В кают - компанию стремительно вошёл командир. Поздоровался с присутствующими в это ночное время офицерами. Затем в неё вошёл заместитель. Они молча и торопливо стали принимать пищу. Это понятно. У командира ПЛ вообще отсутствует свободное время в условиях подводного похода, и он постоянно находится в центральном посту, куда стекается вся информация от боевых служб, и где в его беспрекословном распоряжении находится все имеющиеся на борту рычаги управления атомной подводной лодкой. Он, кажется, ничего не заметил странного в поведении подчинённых и приказал мне включить радиоприёмник "Волна", размещённый в носу кают - компании на специальной тумбе. Значит, мы всплыли в позиционное положение и на корабле были подняты несколько антенн, в том числе и для приёма радиосигналов.
Ничего чрезвычайного в этом приказе не было. Это - обычная практика в такие специфические моменты. Приказ был обращён персонально мне, как ответственному за обслуживание этого приёмника. Уж и не знаю, не помню, кто вменил мне в обязанность эту совершенно не соответствующую специфике моего образования и должностных функций поручение. Я, нимало не сомневаясь, поднялся из -за стола и подошёл к месту размещения "Волны", и было взялся за переключатель. Но тут же мне в спину резко прозвучал новый приказ, теперь уже адресованный лично мне и озвученный заместителем командира АПЛ : "не включать". Я развернулся, стараясь понять, что же происходит в кают - компании и что мне в конце концов делать, каким образом реализовать сиюминутный долг офицера.
Дело ещё вот в чем. На таких широтах и в такие часы мы, советские подводники обычно могли "ловить" только "Голос Америки" - радиостанцию потенциального нашего противника с "вражеской информацией".
Конечно же, мы служили на боевом корабле, и прослушивание таковой информации абсолютно не приемлемо в обычных условиях, но соответствующая специфика, когда ты находишься в течение нескольких месяцев далеко от Родины, а информационный голод требовал своего разрешения, мы все, как бы негласно договорившись между собой, просто закрывали глаза на этакую вольность и делали своё дело. А ведь на борту подводной лодки всегда выходил в море и ещё один постоянный, но незаметный в быту и мало знакомый всем нам, атомщикам, член экипажа - представитель особого отдела, обычно в звании майора.
На него не обращали особенного внимания, хотя, как позже выяснилось, это происходило только до поры, до времени и совершенно напрасно.
Итак, я повернулся лицом к командирскому столику, чтобы понять, какую конкретно команду мне выполнять. В этот момент раздался В.А. Панова : " Кто, наконец, командир ПЛ ? Включить приёмник". Что - то ему иступлённо зашептал заместитель. В кают - компании сразу же смолк шум разговоров и смех. Офицеры напряженно следили за развивающимся конфликтом абсолютно непонятным и совершенно невозможным в условиях боевого похода.
И опять: " Лейтенант Шарапов, я приказываю вам не включать приёмника !" - это заместитель по политчасти.
Я матерно выругался про себя, повернулся спиной к командирскому столику и …. . включил радиоприёмник.
Для меня, как и для всех офицеров моего экипажа, авторитет нашего командира был непререкаем и абсолютен.
Надо же было такому случится, что я сразу же попал на волны "вражеского радио", и мы тут же услышали громкий, коверканный, с противным американским акцентом русский говор, отрывисто, с громадными помехами передающий последние сообщения, совсем недавно произошедших или происходящих в СССР.
"Снят… . кремлёвский переворот… .войска….. . чрезвычайное положение… войска…. . члены Политбюро… . Н.С.Хрущёв… .новый глава государства… . КГБ…. .Л.И. Брежнев", - невозможно было осознать сразу вероятно внезапно случившееся у нас в стране, нельзя было до конца поверить передаваемой из - за границы информации.
Все офицеры напряженно слушали, повернув лица в мою сторону, а я пытался найти ускользающую, почти неуловимую, далёкую станцию вещания, осторожно кончиками пальцев двигая влево - вправо колёсико регулятора и забыв на какое - то мгновение, увлеченный своими поисками, что происходит вкруг меня, где же я нахожусь, и какие могут быть последствия.
Позади меня громко задвинулась входная дверь кают - компании, тут и же по проходу прогремели быстрые, нервные шаги. Боковым зрением я увидел возбуждённое, красное от волнения лицо командира, промчавшегося в центральный пост. Я повернулся к своим товарищам. Все пристально и молча смотрели на меня, друг на друга, на заместителя. Ни слова не сказав, и он выскочил из - за стола.
Я выключил приёмник. Тишина, гнетущая, непонятная, почти невозможная на борту ПЛ, оглушила меня.
Растерянные, узнавшие нечто важное и одновременно потерявшие что - то в себе, молча мы расходились по боевым постам и по каютам.
Это давнее событие тогда коренным образом сломило жизни многих из нас. Уже через сутки наша атомная ракетная подводная лодка изменила свой курс, прервала боевое дежурство и устремилась обратно в свою базу, получив соответствующее распоряжение по секретной радиосвязи из Москвы.
Через пятнадцать дней мы вернулись в Западную Лицу.
Конечно, никаких орденов и медалей за труднейший поход в связи с этими политическими событиями, о подробностях которых мы только узнали ( в отличие от всех жителей планеты ) много позже, после их происшествия, не получили. Больше того. И командир ПЛ и заместитель по политчасти были сняты с должностей. Я же тогда же был переведён на другой экипаж. Ещё один офицер был просто арестован за передачу слухов и измышлений, и его судьба и поныне мне не известна.
Наверное, поэтому с тех пор я никогда не слушаю "вражеских" голосов - не люблю их, а кроме того не уважаю и ни во что не ставлю Н.С.Хрущёва - бывшего Первого секретаря и как оказалось именно таким способом, с помощью политического заговора и переворота в октябре 1964 года снятого тогда со всех своих должностей, и ещё я никогда не доверяю людям каким -то образом связанных с организацией Первого отдела (особого), никогда не вступал и не вступлю ни в какие партии, в том числе и в КПСС и с благодарностью вспоминаю светлую несгибаемую личность моего учителя и любимого командира - Владимира Александровича Панова.
Та давняя история перевернула всю мою жизнь, поставив плохо разрешимые вопросы, как же поступать в той или иной ситуации и каким же в конце концов быть, как сохранить в этой многосложной жизни свою честность, порядочность, свои принципы, вложенные в тебя изначально и взращенные тобою в самоём себе.
" Жизнь прожить - не поле перейти", - вот философский итог той истории, выраженной популярной русской поговоркой.
А ещё позже мы узнали, что заместитель командира узнал ту перевернувшую нашу жизнь новость раньше нас всех из содержания шифротелеграммы, полученный им самым первым и каким то самым странным образом не переданным им командиру.
А первой реакцией его было - скрыть от экипажа суть чрезвычайных новостей. И в то же самое время, как человек хитрый и предусмотрительный, что обязывалось ему его безликой и двойственной должностью, он тут же наугад и тайно снял портрет Н.С.Хрущева, не предусмотрев в полусумраке отсека, ночью, что светлое пятно, появившееся на этом месте вместо рамы со знакомым всем нам лицом сразу же будет увидено и вызовет массу пересудов, что "всё тайное раньше или позже становится явным" даже в условиях отдалённости на десятки тысяч миль от нашей страны и на глубинах погружения, в которых чаще всего, даже почти всегда,за редкими исключениями, пребывала наша субмарина, измеряемых десятками, сотнями метров. Вот что такое слухи на корабле, даже самом современном, боевом, вооруженном последними по времени изобретения образцами ядерного и термоядерного оружия.
Теперь же в кают - компании висел портрет не политического деятеля, но военного человека - знаменитого воина, Героя Советского Союза, Адмирала Флота СССР Горшкова. Его авторитет в среде моряков был непререкаем и всем служащим в Советской Армии и Военно - Морском Флоте было очевидно, что он, адмирал Горшков, занимает в Главном Штабе свою, соответствующую его опыту и знаниям должность и достойно командует нами. А для нас, подводников, ещё это означает, что и его портрет находится на должном и нужном месте и размещен совершенно правильно.
Я занял своё место за столиком в кают - компании. Завтраки на подводной лодке во время выхода в море обычно растягивались в течение длительного периода с четырех утра до половины восьмого. Офицеры - моряки сменялись с ночных вахт и неспешно пробирались во второй отсек. А другие собирались на вахту и делали это же самое после короткого сна. Матросы и старшины завтракали по расписанию у себя в каютах, в кормовой оконечности ПЛ. Нельзя ещё забывать, что на борту корабля всегда находились командировочные гражданские специалисты, приезжавшие с самых разных НИИ, КБ, институтов и заводов по обслуживанию и доводке своих систем и механизмов, разработанных в их учреждениях и смонтированных на конкретном проекте ПЛ. Где они спали, где теснились, чем занимались - это было нам не ясно, не понятно, и не интересно. Мы с ними почти не общались, между нами была житейская пропасть. Но они очень часто своё время проводили в кают - компании- единственно незанятом пространстве подводного корабля. И ещё: они почему - то много ели.
Сама пища мало интересовала подводников. Её приём позволял на несколько минут отвлечься от повседневных, однообразных тяжёлых реальностей боевой службы и обменяться новостями. Всем нам в большинстве было по двадцать с небольшим лет и конечно же, хотелось и даже нужно было где - то посмеяться, и пошутить, и повспоминать и помечтать…

Завтрак всегда начинался со стакана виноградного сока. Его мог только, что заменить большущий кубинский красноватый апельсин. В условиях необычной, страшной жары и духоты отсеков пить всегда хотелось обильно. К тому же из - за повышенной радиоактивности приём любых жидкостей в громадных количествах вообще поощрялся. Эта самая жидкость потом в виде пота почти мгновенно уходила у подводников сквозь поры кожи, и мы снова и снова хотели пить. Это происходило ещё и потому, что на борту подводной лодки выдавалось и потреблялось много солёных продуктов: это и таранька - вобла, это и солёные сухари, непрерывно разгрызаемые и жующиеся буквально всеми членами экипажа, несмотря на многократные, чуть ли не вечные предупреждения доктора и начальника службы радиоактивной безопасности об очевидном вреде этого самого действа в неположенных местах, связанного с тем, что радиоактивные изотопы попадали внутрь организма моряков вместе с крошками сухарей, и последствия этого были весьма печальны. Это и большущие, жирные, малосолёные, исландские сельди, хранящиеся в изобилии просто в открытых дубовых бочонках, размещённых на специальных подставках в первом и десятом отсеках и пользующиеся громадной популярностью, это и подсолённая газированная вода и "минералка" и т.д и т.п.
Существовала на всех подводных лодках постоянная и негласная традиция: офицеры экипажа пили только и только крепкий, почти непрозрачный, горячий чай с лимоном, а матросы и старшины - сладчайшее до приторности - какао со сгущенным молоком. Откуда это повелось - неизвестно, но этому правилу следовали всегда целые поколения моряков и никогда ему не изменяли. На обеденном столе стояли тарелки, доверху наполненные жёлтым деревенским маслом, ломтями крупно нарезанного голландского сыра, жирной ветчиной. Среди них размещались ещё и банки с почками в моркови ( этот продукт был тоже вечен, видимо опять же исходя из каких - то непонятных нам доктрин, связанных с радиоактивным облучением, и его профилактикой ) и банками с консервированным тунцом. Каждому сидящему было положено или по куску омлета, который в морском простонародии назывался подошвой или по варёному яйцу, которых я, кстати, никогда за всю долгую военную службу, уж не знаю, почему, не ел.
В качестве хлеба использовались,проспиртованные, помещённые при хранении в полиэтиленовых мешках, батоны, а потом перед завтраком или обедом подогретые на противнях корабельным коком и тут же приобретающие необычно свежий ароматный дух и вкус высококачественного пшеничного хлеба и подрумяненный желто - розовый вид с хрустящей при разжевывании нежной корочкой. Матросы же предпочитали буханки белого и чёрного хлеба, и это разделение тоже было традицией. Конечно, на завтрак вестовые ещё подавали и горячие блюда: это обычно были почему - то жареная или отварная индейка, реже кура. Всех присутствующих интересовал больше гарнир ко второму. Если это было пюре из картофельной муки: серо - синее, отвратительное по вкусу, абсолютно не пахнущее картошкой, то матросы, подающие пищу, чаще всего сразу предупреждались, чтобы это блюдо не подавалось на стол. Ещё на завтрак были обязательными творог, мёд, различные варенья и конфитюры, печенье ( которые никогда никто тоже не ел ). Но кушать - то чаще всего не особенно хотелось. К тому же многие из нас просто ограничивали себя. Я, например, никогда во время флотской службы не ел шоколада, яиц, масла; потом позже отказался и от обедов. ( это неслучайно, но следовало из особенностей жизни на ПЛ ).
Завтрак, - это время и способ узнавания новостей. Тем более, что мы, офицеры - механики, несущие вахту и обитающие в корме корабля и удалённые от командования стометровой длиной подводной лодки чаще всего были наименее информированной частью экипажа. Но и растягивать удовольствие от приёма пищи, обмена новостями, возможности посмеяться и пошутить долго не представлялось. Следующая по счёту смена уже торопилась перед заступлением на вахту перекусить и на короткий миг отдохнуть.
Меня по корабельному расписанию менял командир БЧ - 1, главный штурман корабля Петя Дудин.
Человек это был замечательный и редкостный. Он был высоченного роста и совершенно тощий. К тому же он отличался необыкновенной невозмутимостью, каменным спокойствием в любых ситуациях и был абсолютно неразговорчив. Ещё одна его особенность: его почти невозможно было увидеть в обычных условиях, на земле без папиросы в зубах. И на подводной лодке он изыскивал места, где можно было раз - другой затянуться табачным дымом. А в силу специфики устройства атомной подводной лодки таким местом был единственно реакторный отсек. И даже не сам отсек, а его второй этаж, практически не посещаемый и специалистами - ядерщиками во время работы реакторов из -за дичайшего уровня радиоактивности и отделённый от общего пространства отсека палубой, облицованной тяжёлыми свинцовыми прокладками.